Меня обозвали простаком — с холодной логикой, возражать против которой я больше не смел, даже оставшись наедине с самим собой. Столкнувшись с необходимостью быстро и последовательно принимать решения, я преуспел лишь в том, что всякий раз неизменно делал неверный выбор. Несколько устных угроз вызвали у меня панический страх, от первой же хорошенькой мордашки я потерял голову, как невинный четырнадцатилетний отрок, улыбчивый толстяк напоил меня, подкупив — нет, даже не десятью тысячами долларов, — а несколькими стаканами спиртного. В самом деле, заплати мне Монтес десять тысяч — и он стал бы таким же простофилей, как и я. Увы, сумма была чересчур велика. Двадцать центов — вот красная цена Джону Т. Кэмберу, честная и справедливая. Ведь проигравшему никто не платит, а в том, что я проигравший, никаких сомнений у меня не было. Слабым утешением мне могло послужить, что я был не одинок, а представлял бесчисленное поколение бестолково суетящихся дуралеев, раздираемых страстью к вещам и наживе, одурманенных телевидением, обреченных на прозябание из-за полного отсутствия талантов, целеустремленности и здорового честолюбия, начисто лишенных какой бы то ни было философии, надежды, религии, веры и даже культуры, бесцельно мечущихся из никуда в никуда — и живущих в страхе, в вечном страхе; страшащихся завтрашнего дня, атомной бомбы, безработицы чего угодно.
Дело было не в Энджи, Шлакмане или Монтесе; нет, страх укоренился в самой глубине моей души, а они только пробудили его, растолкали и выпустили на свободу. Страх таился в самой глубине моего подсознания. Начищенный до блеска кастет и консервный нож только извлекли его наружу, ничего к нему не прибавив.
— Эй, у тебя все в порядке? — окликнул меня Энджи.
— Нет, — судорожно выдавил я, проглатывая комок в горле. — Я чувствую себя премерзко.
— Да что ты? — изумился Энджи.
— А, по-твоему, я должен петь от радости?
— А то как же! Ты же теперь у нас главный любимчик мистера Монтеса, пай-мальчик. Тебе только и остается что радоваться жизни.
Я откинулся на мягкую спинку сиденья и погрузился в молчание.
— А в чем дело — ты заболел, что ли? — не выдержал Энджи.
— В некотором роде.
— Вечная история с такими фраерами — вы хотите играть по крупному, но, едва доходит до дела — зовете мамочку. О чем ты, черт побери, раньше думал — почему не отдал мне ключ вчера?
— Я и не знал, что он у меня, — пробормотал я.
Энджи разразился смехом и опустил стекло, отделяющее нас от водителя и лакея.
— Эй, Гойо!
— Чего тебе? — спросил тот, кого Энджи назвал Гойо.