— Да, трудно, — кивнул я.
Я отмок в ванне и принял душ, смывая и соскребая с себя чужую кровь и стараясь, из опасения, что меня вывернет наизнанку, не смотреть на стекающую с меня кроваво-красную воду. Так я стоял и стоял под душем, пока не услышал голос Алисы:
— Джонни, ты не уснул там?
Тогда я наконец вылез, насухо вытерся, облачился в пижаму и забрался в постель. Кровать у нас с Алисой двуспальная, старого образца. Я заикнулся как-то раз о сдвоенной кровати, но Алиса наотрез отказалась, пояснив, что уважающие себя англичане не разделяют современных американских представлений о том, каким должно быть супружеском ложе.
— Супруги должны вести нормальную супружескую жизнь, — заявила она, — а не прикидываться только друзьями. Да и что скажешь Полли, когда она повзрослеет и начнет задавать вопросы?
Это решило исход дела и у нас осталась двуспальная кровать. Я уже почти спал, когда Алиса забралась в постель и прижалась ко мне, теплая и мягкая.
— Джонни?
— А?
— Ты спишь?
— Почти.
— Я не могу злиться на тебя в постели, Джонни.
— Хорошо.
Она обвила меня руками.
— Джонни?
Я уже проваливался в небытие, но Алиса извлекла меня оттуда.
— Джонни?
— Что?
— Ответь мне — всего на один вопрос.
— Ладно. На один.
— Ты её любишь?
Я встрепенулся, силясь понять, на каком свете нахожусь, и ответил:
— Не совсем.
— Что?
Я разлепил глаза и посмотрел на нее. Потом нагнулся, чтобы поцеловать, но Алиса отстранилась.
— Что, черт побери, ты имеешь в виду под «не совсем»?
— Ты же никогда раньше не ругалась.
— Сейчас — случай особый, черт возьми! Итак — что ты этим хотел сказать, дьявол тебя дери?
— Да ничего я не хотел этим сказать. Я люблю тебя, Алиса.
— Легко сказать. А к ней ты что испытываешь?
— Не знаю.
— Нечто?
— Нечто, — признал я.
Я уже почти уснул, когда услышал, что она снова меня окликает.
— Джонни?
— А?
— Можешь поцеловать меня, если хочешь.
Все это случилось семь недель назад, но в нашей жизни ровным счетом ничего не изменилось. Разве что, если верить Алисе — характер у меня стал более сносным. Должно быть, Алиса права, хотя её характер лучше не стал, даже наоборот. Я утешил себя, что это временно.
На следующий день все газеты напечатали свою версию трагедии в Мидоусе. Поскольку это было самым сенсационным происшествием за многие годы, оно везде удостоилось первых полос и самых броских и крикливых заголовков. Впрочем, постепенно, как мы и ожидали, интерес публики к этому делу угас и оно ушло в историю как одно из самых загадочных нераскрытых преступлений нашего века. Правда, уже в первый день некоторые нью-йоркские газеты, в частности, «Нью-Йорк Таймс» осознали возможный политический характер убийства и отнеслись к нему вполне трезво.