Без свидетелей (Сэйерс) - страница 4

— Вы не могли бы поподробнее охарактеризовать племянницу старой леди?

— О, это была очень милая, хорошо образованная, одаренная девушка, хладнокровная, уверенная в себе. У нее было гораздо больше мозгов, чем у тетушки… Она представляла собой ярко выраженный тип современной женщины, на которую всегда можно положиться, зная, что она никогда не потеряет головы и ни о чем не забудет.

Естественно, через некоторое время злокачественная опухоль снова начала расти, как всегда бывает, если не захватить болезнь в самом начале. Возникла необходимость в следующей операции. К тому времени я уже прожил в N. около восьми месяцев. Я отвез старушку в Лондон к своему бывшему руководителю, сэру Уорбертону Джайлзу. Сама операция прошла великолепно, но при этом выяснилось, что болезнь затронула жизненно важный орган и неотвратимый конец — это только вопрос времени. Не стану вдаваться в подробности. Я сделал все, что мог. Мне хотелось, чтобы старая леди осталась в Лондоне под присмотром сэра Уорбертона, но пациентка была настроена решительно против. Она слишком привыкла к жизни в провинциальном городке и чувствовала себя счастливой только в своем собственном доме. Итак, старушка вернулась в N. В соседнем крупном городе имеется превосходная больница, и мою пациентку туда время от времени возили на процедуры. Старая леди удивительно быстро оправилась после операции и со временем могла обходиться без сиделки. За больной, как и раньше, присматривала только племянница, и жизнь старушки потекла по прежнему руслу.

— Погодите, доктор, — остановил его молодой человек, которого приятель называл Чарльзом. — Вы сказали, что передали ее на лечение сэру Уорбертону Джайлзу. Тогда она, наверное, была отнюдь не бедной?

— О да, это была весьма состоятельная женщина.

— Вы не знаете, она оставила завещание?

— Нет, не оставила. Мне кажется, я уже упоминал, что все, хоть как-то связанное со смертью, вызывало у нее сильнейшее отторжение. Она наотрез отказывалась писать завещание, потому что мысль о таких вещах ее сильно расстраивала. Однажды я рискнул самым нейтральным тоном заговорить с ней на эту тему (это было незадолго до того, как пациентке сделали операцию), но в результате она лишь разволновалась, что было крайне нежелательно. Кроме того, она говорила, что все это просто ни к чему и, в общем-то, была абсолютно права. «Дорогая, ты единственная родня, которая осталась у меня на этом свете», — говорила она племяннице. — «Мое состояние достанется тебе, что бы ни случилось. Я знаю, ты и без завещания не забудешь моих слуг и людей, которым я оказывала благотворительную помощь». Так что я не счел нужным особо настаивать. Кстати, я сейчас вспомнил… Впрочем, это случилось значительно позднее и не имеет никакого отношения к делу.