Устраивая в Афинах роскошные пиры, Клеопатра приглашала на них и своих врагов – римских военачальников. Как ни крути, но они будут добывать для нее победу и благодаря их копьям она войдет в Рим. Сидя за богатым пиршественным столом, Клеопатра самодовольно произнесла:
– Мы победим, Агенобарб, и я готова с тобой поспорить.
– Я римлянин, госпожа. И биться мне придется против таких же римлян, как и я.
Агенобарб расправил плечи и саркастически посмотрел на царицу. В ставке он был ее главным непримиримым противником, и он единственный не боялся демонстрировать свое неуважение и презрение к ней.
– Я не буду с тобой спорить. Думай, как хочешь, – прибавил он.
Чтобы скрыть, как сильно она уязвлена ответом римлянина, Клеопатра брезгливо рассмеялась. Как же он ее раздражал!
– Как только я войду в Рим, первое, что я сделаю, – прикажу тебя казнить.
Глаза римского военачальника потемнели, на скулах заходили желваки, но он умел сдерживать свои чувства.
– Делай, что хочешь, – презрительно ответил он, – но в Риме ты не будешь.
Клеопатра раздраженно поставила золотой кубок на стол. Лишь предстоящая война заставила ее оставить в живых этого мерзавца – одного из самых талантливых и уважаемых в римской армии военачальников.
– Ничего! – зло проговорила она. – Я вас, римлян, воспитаю! Вы станете самой падшей нацией на земле!
Агенобарб фыркнул:
– Тебе бы лучше думать о том, госпожа, как свою страну спасти.
– Страшной смертью умрешь, Агенобарб, – прошипела Клеопатра.
– Я не боюсь смерти. Я видел ее больше, чем ты. Если бы не Антоний, то никто из римлян не пошел бы против Октавиана. Я тебе вот что скажу, госпожа, войну выиграет не тот, у кого больше денег, а тот, кто защищает родину. Тот, кому нечего терять и кто на грани отчаяния готов на самые смелые и безрассудные поступки.
– Ха! Рим ненавидит весь мир! Со мной весь Восток!
– Восток! – перекривил Агенобарб царицу. – Ты думаешь, на Востоке не понимают, что, освобождаясь от римского владычества, они тут же попадают под твою пяту. И еще не ясно, под каким владыкой им будет удобней и вольготней.
– Не тебе, смертный, о том размышлять! – гневно вскричала царица. – Я мессия! Даже боги устали от порочного Рима!
Агенобарб от души рассмеялся.
– Боги? Чьи? Рим порочен? А Александрия? А те пиры и оргии, что устраиваются в твоем дворце, – это добро?
Раздался звук пощечины. Пьяный Антоний спросонья поднял голову и заплетающимся языком спросил:
– А что здесь происходит? – и, не получив ответа, он опять положил голову на стол.
С ненавистью и презрением Агенобарб смотрел в глаза Клеопатры, в которых полыхали ярость и жажда убийства.