Лилина приняла к сердцу гневные слова диктатора.
Облавы продолжались непрестанно. Бездомных девушек, почти детей, выживавших за счет проституции, вылавливали повсеместно. Их находили в отделениях милиции, которая торговала ими, в казармах, в рабочих бараках и даже в тюрьмах. На мальчишек охотились на свалках, в подвалах разрушенных домов, на кладбищах, где они прятались от мороза и погони. В редко посещаемых местах клали приманку — трупы коней, собак, мешок гнилой картошки и устраивали засады, как на диких зверей.
Больных сапом и проказой выводили за город, приказывали копать ямы и расстреливали. Вместе с ними гибли больные цингой и сифилисом.
У пролетарского государства не было для них ни питания, ни лекарств, ни больниц.
Они сами копали для себя ямы, а извести и хлора было достаточно.
Остальных запихивали в товарные вагоны, пломбировали и отправляли на откорм в другие, более благополучные города.
Москва была очищена от толп беспризорных детей, которые, словно голодные псы, шатались по улицам, выли и скулили под окнами столовых, кондитерских учреждений и прекрасных ресторанов, в которых пировали иностранные социалисты, комиссары и жадные заграничные торговцы.
Английские и французские товарищи с восхищением смотрели на одну площадь и три чистые улицы столицы, на отреставрированные дома на Тверской и Кузнецком мосту, на отличные магазины с переполненными заграничными товарами витринами, на прекрасный Кремль и декоративные фабрики, демонстрируемые наивным говорливыми комиссарами.
Они не могли побороть изумления, слушая в ярко освещенном Большом театре оперу с гениальным, поющим главную партию Шаляпиным или закусывая в замечательных ресторанах икрой, невиданной рыбой, рябчиками и запивая шампанским.
— My God! — возмущались приглашенные Лениным на банкет англичане. — Какую клевету распускают буржуи о коммунистах, которые в течение нескольких лет создали в стране такое небывалое благополучие и порядок! Эти сэндвичи с рябчиком и икрой просто чудесные! I am fed up, но я съем еще один!
Французы сочувственно кивали головами и, энергично жестикулируя, восклицали:
Oh, oui! C'est merveilleux, vous savez!
В то время, когда в бокалы дорогих гостей с Сены и Темзы щедро доливали шампанское Moet et Chandon из дворцовых подвалов, один из вагонов, везущих беспризорных детей в Харьков, приближался к Курску.
Морозная лунная ночь накрыла таинственной мглой растянувшиеся вдоль железнодорожного полотна прикрытые снегом поля.
Стучали колеса вагона и скрежетали цепи.
Бледное небесное светило пробивалось сквозь щели стен и откинутую железную ставню, расположенного под крышей окна.