В Горках он находился на расстоянии от сражавшихся противников.
Оба могли безнаказанно пользоваться очарованием догорающего фетиша, именем которого назвали Петроград.
Ленин понимал, что умирает. Он понимал, что остался один. Поток истории обогнул его и тек своим руслом.
Он стал лозунгом, открытой и пока еще живой книгой нового пророчества, нового евангелия призывающего к бунту рабов.
Под этим евангелием он уже написал страшное слово: «Конец».
Благодарные последователи назовут северную столицу его именем — Ленинград.
— Смерть…
Он не хотел исчезать из этого мира, над которым начертил широкую, кровавую дугу, словно неизвестная, зловещая комета.
Неисчерпаемая мощь таилась еще в мозгу и сердце Владимира Ленина.
Он начал ходить, учиться писать левой рукой, специалисты-врачи проводили с ним упражнения, облегчавшие возвращение речи.
Его навещали комиссары, он слушал их и все понимал.
Только не мог ответить, отчаянно размахивал рукой и глухо рычал.
Выезжая на прогулку, он смотрел на искрящиеся снежные сугробы, на белые, голые и грустные березы.
В нем просыпались воспоминания.
— Ах, да! Белое тело обнаженной Доры… А потом — кровавые слезы… две красные, горячие струи.
— Апанасевич, убей Дзержинского! — бормочет он.
Надежда Константиновна, слыша хрип, наклоняется к нему и спрашивает:
— Ты не чувствуешь холода?
Голова пылает, в куполообразном черепе мечутся мысли, каждая из них, как острая щепка, ранит, царапает, окровавленный мозг.
— На помощь! — кричит он, непонятно рыча, а из искривленных губ вытекает струя пены.
Вернувшись домой, он лег в постель.
Его давно мучила бессонница…
— Как Дзержинского… — думал Ленин с отчаянием.
Он целыми днями и ночами смотрел в потолок.
Белая плоскость расширялась, разливалась, убегала в безбрежную даль…
— Это уже не потолок! — думает Ленин. — Что же тогда передо мной?..
Он всматривается всем усилием воли, щуря левый глаз…
— Ах! Это Россия… Но какая бледная, без капли крови в истощенном теле… Вся в ранах… Нет! Это могилы… бесконечные могилы… безымянные, без крестов…
Вдруг огромное бледное тело начало двигаться.
Оно стало похоже на вздутый живот дохлой лошади, той, которая лежала когда-то в лесу за заборами Кукушкина над Волгой.
Он растет, набухает и — громко лопается…
Изнутри корпуса вываливаются страшные, посиневшие, разбухшие, с отслаивающейся кожей, трупы…
Елена Ремизова… Золотоволосая Елена… Селянинов… Виссарион Чернявин… Дора… Мина Фрумкин… Володимиров… Петенька…
За ними выходят Троцкий, Дзержинский, Федоренко, Халайнен и веселый, потирающий руки маленький профессор с бутылкой, полной парализующих бактерий…