А где же свобода? — Проклятье всевышнее Адаму, а Еве — напутствие… Вот с той-то поры, как забава излишняя, она измеряется мерой отсутствия…
Любовь неуправляема, но любящий управляем, и еще как. Любящий управляем любовью, и этим очень легко воспользоваться!..
Твой детеныш еще свободен от любви, пока только пользуется твоей — и ею тобой управляет. А когда сам полюбит, тогда сразу перестанет быть таким искусным правителем, вот увидишь, станет беспомощным, как ты сейчас. И не сумеешь ему помочь, дай Бог не помешать. Может быть, любовь постигнет его уже умудренным, на должности профессора амурологии, с уймой практичнейших знаний в загашнике, — и сделает все, чтобы он этими знаниями не воспользовался, — так управится, что про все забудет…
Так что же свобода? Она — возвращение забытого займа, она — обещание… Любовь измеряется мерой прощения, привязанность — болью прощания…
Всей своей слабостью веруй в любовь — и найдешь ее, и спасешься, и напитаешься… Всею силой люби и живи любовью, не ожидая любви ответной… Слабость в нас призывает любовь, сила ищет кого любить. Бог — сила, любящая себя в слабости.
6. Зверь по имени ревность
…Шла война. Моряку (так я себя называл тогда) было четыре года. Папы с нами не было второй год, лица его я уже почти не помнил. И вот, как это случается обычно с четырехлетними сыновьями, однажды внезапно увидел свою маму именно как свою и влюбился… Первое неизъяснимый восторг, первые муки невысказанности…
В доме жила дворняжка Норка, чуть больше кошки, но, учитывая тогдашний рост Моряка, существо основательное. Собачонка эта стала моим первым в жизни врагом. Все последующие были чем-то похожи. На всю жизнь запомнилась ее оквадраченная морда и выпуклые, ржаво-черные контролерские глазки… Она претендовала на маму. Завела демонстративную привычку забираться к ней на колени, подхалимски крутилась вокруг да около, встречала и провожала. Когда же подходил я — не подпускала, ворчала.
Отлично понимала, что первенство в хозяйкином сердце принадлежит не ей, и, считая меня по рангу за величину низшую, искала поводы свести счеты. Видом мести было недопущение меня в Подстолье, страну важную, когда под стол ходишь пешком.
И вот как-то сидел Моряк за обеденным столом, и случилось ему поерзать, а стул, он же Морская Лошадь, задумчиво заскрипел. Из Подстолья раздалось: «Р-р-р…Пр-р-рекр-рати, говор-рррю!..» Прекратил, но из самолюбия решил, что имею пр-р-раво болтать ногами. «Р-р-р-ав!!!» — острая боль… Прокушен был ботинок и палец до кости. Отругали не Норку, а Моряка: «Зачем дразнишь собаку?»