— А Оша? Нет, она в деревне. Лето ведь. Только умоляю, не напоминайте про Антуанетту! Если удумаешь вернуться ко мне, Антуанетта, ты даже приблизительно не сможешь представить, какой изощренно-изысканной будет, нет, не месть, месть слишком мелкое чувство, а, можно сказать, аристократическая изящность что ли, карамельная затейливость может быть или там упоительно-дивно-восхитительная бесподобность. Не важно, как это будет называться, важно другое. Я всё могу простить, Антуанетта. Кроме одного. Когда при мне звонят своему розовому любовничку. Даже если он самый главный начальник городской канализации, как ты с гордостью заявила, он всё равно останется ассенизатором в сексуальных синяках. А я художник! Славный Степан Бумажный истинный Андреевич. И завтра протрезвею. Видишь ли, вода и суша покорны моему жезлу. А ты сбежала, злополучная, от жезла к золотарю цвета жалобы. ПСшло! Ты даже близко не сможешь представить себе, в какие формы отольется моя, нет, не месть, месть слишком мелкое чувство, — я тебе фантик не отдам! — даже погрозил пальцем вверх, будто там Антуанетта, ослушное семя, на балконе со своим фикалораспорядителем обжималась. — Что я, балбес, себе думаю?! А Сульма?
Ах, Сульма, яшмовые глаза! Сульма, имеющая живые груди, которые нельзя трогать даже через зимнюю одежду, уж больно возбудимы. Свирепая в любви женщина. Не целуется — кусается. С ней, как и с Пёрл, можно заниматься любовью где угодно, вплоть до проводов, с которых троллейбусы слизывают энергию, только не в постели. Честно признать, в постели так не разу и не получилось.
— К Сульме! На Малую Грузинскую!
Короткий разговор по телефону расстроил планы. Потоптался в размышлении немного и двинулся к дороге.
— К тётеньке, ясен пень, к кому же еще?!
О, генеалогическое дерево, причудливо сплетающее свои ветви! Степан ходил в первый класс, когда сообщили, что теперь он имеет новорожденную тётю в столице. Первоклашка забыл парадокс природы в ту же секунду и только позже, по переезде в Москву, познакомился с тётей. Оксана моложе его на шесть лет и можно было бы комплексовать по этому поводу, если бы родственница не оказалась шикарной девицей, с едким свободным мировоззрением, свободными же манерами. Они быстро сдружились, взаимообразно наплевав на разницу в возрасте. Позже даже целовались по пьяному делу. Оксана познакомила Степана со своей компанией и, что особенно вывело их из прескучнейших порой обязательных родственных отношений, сдружила художника со своими подругами, спровоцировав череду многочисленных степановых романов, закончившихся легкомысленным скоропостижным браком, о котором у него в голове мызгались какие-то призрачные воспоминания, подобные кислому следу, оставшемуся на горячем камне от высохшей медузы.