Неделя такой жизни привела к тому, что она почувствовала себя измотанной, как человек, борющийся с неизвестной и неизлечимой инфекционной болезнью. Ей даже приходило в голову, что следует отменить прием. Но имело ли это смысл? Она всегда устраивала прием в последнюю неделю февраля — время, когда родилась ее мать. Ее любимая, легкомысленная, снисходительная мама, для которой приемы были главным делом в жизни.
И прием сыграл свою роль. По крайней мере, сначала. Болтать с друзьями, смеяться, разыгрывать роль радушной хозяйки. Час-другой она была занята мыслями об угощении и развлечении примерно пятидесяти человек и не вспоминала про страшные картины трагедии и смерти.
А затем появился Франсуа Рожье, и в ее мозгу прозвучал болезненно громкий тревожный сигнал. Желудок свело судорогой, по венам хлынул электрический ток.
Зоя и не подозревала, что кристально ясный образ человека из ее сна может обернуться реальностью. Она думала о нем как о символе. Как о чудотворной иконе, призванной излечить последствия трагедии. Спасти и сохранить.
Но сейчас получалось, что Франсуа Рожье сам мог подвергнуться риску. Или Леонора. Она громко застонала. О нет, только не Леонора! Господи, пожалуйста, только не ее любимая малышка!
Зоя вскочила. Хватит с нее моральных мук. Хватит распинать себя. Она вышла в коридор, взяла толстый телефонный справочник и начала водить пальцем по строчкам.
Сквозь стенку кухни послышались странные звуки. Тихие судорожные звуки, время от времени прерывавшиеся пением флейты.
— Проклятье! — сказала Марина, вгрызаясь в треугольный подрумяненный тост и сосредоточенно жуя. Это позволяло временно отвлечься от помех.
Но когда тост был доеден, предлога не слышать жалобной сонаты, доносившейся из соседнего дома, не осталось.
Марина вздохнула. Она не выносила детского плача. Видно, с возрастом становишься чересчур чувствительной. В молодости она редко думала о печальном: о людях, ночующих на скамейках в парке, о голодных беспризорных детях, о собаках, выпрыгивающих из машин на дорогу с оживленным движением. Предпочитала оставаться разумной и практичной. Думать о чем-то, помогать чем можешь и забывать.
Но в последнее время она не могла без слез смотреть по телевизору старые душещипательные фильмы или слушать отрывки из «Волшебной флейты» Моцарта. Она приложила ухо к стене, отделявшей ее кухню от кухни соседей. Да, конечно, там плакал ребенок. Та самая сияющая, похожая на лебедя девочка, которая каждое утро шла по тропинке, с обожанием глядя на отца.
Марина вздохнула еще тяжелее. Придется выйти и проверить. Никуда не денешься, бывает, что на детей не обращают внимания, бьют, морят голодом и даже убивают, пользуясь попустительством соседей, которые предпочитают затыкать уши, лишь бы не нарушать этикет и не вторгаться в святая святых другой семьи.