Все эти обстоятельства режиссерской судьбы, разумеется, были неизвестны Лаврентьеву, и, наблюдая случайно приоткрывшуюся ему закулисную сторону незнакомой жизни, с полуфарсовыми, почти анекдотическими сценками, он испытывал чувство досадливой неловкости за людей, поведение которых так не вязалось в его представлении с поведением тех, кто взял на себя ответственность рассказать о трагедии войны.
И, поднявшись, он спросил:
— Кажется, я больше не нужен? Если возникнет необходимость, я рядом. В городе пробуду несколько дней.
Режиссер посмотрел, подумал о чем-то.
— У меня ощущение, что вы нам будете нужны.
Оператор и художник промолчали. У обоих было развито кастовое недоверие к «непосвященным».
— Ну, мы посылаем телеграмму или нет? — спросила Светлана, когда Лаврентьев вышел.
Сергей Константинович потер ладонью потную грудь.
— Черт бы побрал эти склоки.
Он немного успокоился. Писать жалобу было противно.
— Если не пошлем, они нам на голову сядут, — сказал Генрих, заметив колебания режиссера.
— Да не в этом дело… Ты-то, как оператор, за суперкран или за балкон?
— Я за суперкран, — ответил Генрих, хотя в душе суперкрана побаивался, потому что оператором-постановщиком был назначен впервые и опыта имел мало. Но он решил быть твердым.
— Сказавши «а», продолжай говорить дальше, — меланхолично поддержал Федор. — Ладно. Пишите, Светлана!
Светлана достала шариковую ручку и набросала текст с требованием воздействовать на дирекцию.
Эта спокойная женщина, работавшая на картине вторым режиссером, а точнее, просто режиссером, была в сущности единственным человеком в группе, которому режиссер-постановщик полностью доверял. Кое-кого это раздражало, и об отношениях Сергея Константиновича со Светланой говорили всякое, что, впрочем, во многом соответствовало истине, с одной, правда, поправкой: доверие к Светлане основывалось на тех деловых качествах, которыми она в действительности обладала, все же остальное было продолжением этого доверия, а не наоборот.
Когда текст утвердили и Генрих с Федором ушли, режиссер привлек к себе Светлану и взялся за пуговицу на ее джинсах. Секунду она наблюдала, как он пытается отстегнуть пуговицу, но потом покачала головой и отвела его руку:
— Нужно отправить телеграмму. Лучше, если наша придет раньше…
Режиссер вздохнул:
— Вы не женщина, Светлана.
Ее непробиваемая деловитость мешала ему говорить «ты».
Застегивая пуговицу, она пожала плечами:
— Кажется, я пыталась доказать вам обратное.
— Вам это не удалось.
Она улыбнулась:
— Что делать… Хорошо. Попытаюсь еще. Когда вернусь с почты. А вам советую пока принять душ.