Но с моей стороны наивно было бы полагать, что жара заставит рыцарей отступить. Они нашли выход.
Однажды ночью я проснулся от ужасающего грохота, повторявшегося через равные промежутки. Казалось, что началось землетрясение, и замок разваливается на камушки. Перепугавшись спросонья, я выскочил из спальни в чем мать родила, кутаясь в какую-то тряпку, прихваченную во время бегства.
Стрелой выскочив на двор, я затормозил, взметнув тучу пепла. Ночь была тихая, на небе перемигивались звезды, а ужасный грохот доносился со стороны ворот.
Поплотнее закутавшись в свою тряпку — это оказался балдахин с моей кровати, — я побрел через двор, стараясь ступать как можно осторожнее. Ибо, кроме пепла, двор устилали и наконечники стрел, которые не сгорали от соприкосновения с куполом, а только покрывались слоем сажи. Шагать по этому минному полю босиком — удовольствие ниже среднего. Я несколько раз укололся и дважды ушиб палец на ноге, прежде чем добрался до крепостной стены и взобрался на нее.
В лунном свете моим глазам предстало невероятное зрелище. Выстроившись в колонну по трое, выставив копья и закрывшись щитами, рыцарская конница молча шла в атаку на ворота. Ночной ветер обдувал разгоряченные рыцарские тела. Всадники торжествовали и подбадривали себя боевыми кличами, выкрикивая что-то вроде речевки:
— Раз-два-три! Ударь! Раз-два-три! Убей! Проклят будь, злодей!
«Злодей» переминался с ноги на ногу, слушая эти вопли и дрожа под пологом балдахина. Убедившись, что конница настроена решительно, я повернулся и на цыпочках побрел обратно, стараясь ступать в свои следы, чтобы поднимать поменьше пыли. Мне удалось пересечь почти весь двор, но у самого крыльца я не выдержал и чихнул.
Сажа и пыль поднялись столбом. Остановиться и перестать чихать было уже невозможно. С каждым новым чихом все больше пыли взлетало в воздух, окутывая многострадального меня. Я еле-еле дополз до двери, на ощупь открыл ее и ввалился внутрь, сгибаясь пополам от кашля.
Уснуть в ту ночь мне так и не удалось. Я сидел на постели и слушал, как грохочут рыцарские копья о ворота замка.
На вторую ночь повторилось то же самое.
И на третью…
И на четвертую…
На пятую ночь я как зомби, лишенный хозяина, тупо бродил по замку, вздрагивая всякий раз, как издалека доносился грохот. Моя беда была в том, что я не мог спать при свете. Вынь да подай мне темноту. Так что днем я усиленно тер слипающиеся глаза, а ночью мечтал, чтобы поскорее настало утро.
Слоняясь по замку и мысленно проклиная всех рыцарей на свете, я забрел в зал. В зеркале маячило мое отражение. Вид у него был столь же помятый — волосы всклокочены, под глазами мешки, взгляд блуждающий, нос и скулы заострились, а про одежду и говорить не приходится.