* * *
Самойлов положил трубку, аккуратно утопив пластмассовые рычаги в корпус телефонного аппарата. Прокурор Рахманов смотрел на его руку, представляя, как с такой же спокойной и мастеровитой обстоятельностью этот человек утапливал лезвие ножа в Синицына, Рогова, Лопатко, Седову и двух бомжей, фамилий которых он не помнил. Только тут – щелк, разговор окончен. А там – хрясь, окончена жизнь. Пять жизней. Это только то, что известно. А гуманное государство отменяет смертную казнь…
– Ну что? – встрепенулся прокурор. – Он хоть ответил что-нибудь?
– Нет, – сказал Самойлов.
– Так… Не понял, – Рахманов беспокойно оглянулся на Курбатова, потом снова впился взглядом в Самойлова.
– Он и не должен был ничего отвечать, – спокойно ответил Самойлов. – Только моя реплика. Или вообще без реплики. Звонил дядя Коля – и все. И клиент бежит в условленное место.
Рахманов снова оглянулся на важняка. Тот коротко кивнул. Они втроем сидели в прокурорском кабинете, расчерченном яркими солнечными параллелограммами и трапециями. За дверью неподвижно застыли пятнистые, как пантеры, кряжистые фигуры с автоматами. Под окном вдумчиво покуривал «Винстон» их пятнистый клон, а за несколько автобусных остановок отсюда два черных «Форд-транзита» с гудящими под капотами вентиляторами застыли в конце узкой улочки, обозначенном знаком «Тупик», и еще одна группа пятнистых под предводительством трех людей в штатском тихой рысью перемещалась в направлении безымянного пустыря.
Черный брикет коротковолновой рации, лежавший под рукой Курбатова, внезапно и бурно ожил.
– Второй на связи! – прохрипела рация голосом подполковника Суровца. – Группа на месте.
– Клиент направляется к вам, – сообщил Курбатов. – Минут пять – семь.
Рахманов встал из-за стола и прошелся к окну и обратно, покосился на Самойлова. «Как все странно», – думалось ему. Очень, очень странно. Такое же чувство, наверное, испытывали палеонтологи, впервые откопавшие череп динозавра. Мифический дракон, Змей Горыныч, герой сказок и былин… И вот тебе раз – надо мириться с объективным фактом его существования. Придумывать ему длинное латинское имя, классифицировать, вносить в списки и реестры, переписывать всю историю эволюции. Ох, тяжелая работа!..
Не должно существовать никакого такого Самойлова, наемного убийцы, исполнителя воли заокеанских агентов, героя глупых бабушкиных сказок. Любой здравомыслящий работник правоохранительных органов скажет вам, что не бывает никаких агентов, никаких киллеров и хилеров, никаких транснациональных заговоров! Чушь собачья. Есть бытовуха. И еще – бытовуха, сдобренная пьянью. И – бытовуха, возведенная в квадрат. И все. Все! А Петровский начал разводить романтику, бондиану, «юлиансеменовщину»… Доставучий хлопец… Но ведь – достал. Череп дракона. Зубы, клыки. Закопченные пламенем челюсти. Вот оно все – перед ним, перед Рахмановым. И он, Рахманов, будет не он, если не подведет под эти ожившие сказки научную основу, не перепишет наново теорию эволюции, сохранив при этом обычное выражение лица…