Выбежали «бородатые» из палаток, человек тридцать, вой подняли. Кадавра сразу как-то наметили в качестве жертвы, непонятно почему. Достал он их, что ли. Уксусный завод в нем проснулся, наверное. Раздели его догола, избивали сначала, потом ножи метали. И все это снимали на камеру. Кадавр всех их нах посылал, орал, пока злость была и силы. Но недолго. Потом его на траву повалили, и один «дух» в черном комбезе – он у них главный был, больше всех хавальник открывал (как оказалось потом, сам Эчиг-Амир, Амир Железный), – он штык-ножом взводного вспорол от паха до самой груди, как барана разделал. Завизжали все, будто их режут, а не взводного... И оставили его так умирать под дождем. А Леху вместе с дембелем на колени поставили и к «кенгурятнику» пикапа привязали – чтобы слышали и видели. Вроде почетного караула.
Долго не умирал взводный, к вечеру только отошел. Ночью Леху посадили в зиндан – это такая яма глубокая, вонючая, жуткая, но как впоследствии выяснилось – не самое худшее место для содержания.
Документы свои Леха то ли в бою выкинул, то ли потерял, это ему жизнь и спасло. На следующий день Амир допрос учинил: имя, фамилия, должность, кто из родственников есть и деньги за него готов заплатить. Он и назвался фамилией капитана Русланова – военврача, да родственников каких-то в Москве придумал, чтобы время протянуть. Так и просидел в зиндане недели две. Кормили его какими-то объедками, а через день-два наверх поднимали – допрашивали, били для развлечения... Он говорил:
– Чего бьете, за меня же выкуп дадут! – хотя ясно, что никакого выкупа за него не будет, это понты.
А бородатые смеются:
– И бить будем, и выкуп возьмем! А захотим – и убьем!
Однажды подняли его – сидит Амир Железный, вокруг кружком десятка два бородачей стоят, лыбятся, и здоровенный «контрабас»[38] с ноги на ногу переминается, бросает злые взгляды, брови хмурит.
– Дава-ай, да-а-авай, капитан, – улыбается Амир и бросает ножи – один контрактнику под ноги, второй – Синцову. – Кто кого зарэжет, тот и жить будет...
Вот придумал, нелюдь поганая! Чтобы русский боец своего товарища резал?! А бородатые автоматы нацелили: чуть что не так – мигом уложат... Что делать?
Вздохнул Леха, поднял глаза, осмотрелся – горы дикие, высокие, небо синее, орлы под облаками парят, красиво... А чего делать... Пусть убивают, если так...
Только «контрабас» по-другому решил. Схватил он нож и попер, как танк! Леший еле уклониться успел. Нога уже немного поджила, но подвижность не восстановилась. Он машинально наклонился, поднял нож с длинным, острым, чуть изогнутым клинком, повернулся к «контрабасу», который заходил на вторую атаку, выставил вооруженную руку, как положено. А тот приемов ножевого боя не знает: наскакивает, норовит в сердце ткнуть... Только это не фехтование, тут вместо правил поединка, вместо благородства и изящества – голый прагматизм: надо обездвижить врага, обескровить, а потом добить. Секанул Леха противника по руке, брызнула струей кровь, нож выпал... Тот нагнулся, подобрал, снова вперед бросился, теперь Леха его ногу поранил, потом вторую руку... Короче, побледнел «контрабас», уронил свое оружие и сам рядом повалился.