Такие вопросы задавать звезде нельзя.
– Кого мне бояться? Остроухова? Да пусть он меня в жопу поцелует! – разбушевался всемирно известный артист. – Что он мне сделает? В карцер посадит? Да мотал я его душу!
– Волосы на роже запрещены неспроста, – бубнил парикмахер. Его испугал столь пренебрежительный тон в отношении «хозяина». – Иначе все зарастут, будут как близнецы... Не разберешь: кто есть кто...
– Да она за месяц только обозначится, а я уже выйду на волю! Как уважаемый аксакал, который не только свой срок отсидел, но и все другие, которые ему давали...
– А сколько тебе сроков давали? – опасливо спросил Банщик, который уже и не рад был, что затеял этот разговор.
– Много, очень много!
Бруно выпрастал из-под простыни увесистые, как у обычного мужика, кулаки и принялся загибать корявые неровные пальцы.
– По молодости за грабеж – раз! Потом две драки, перестрелки, убийство... Ладно, это не считаем... За хулиганство и причинение увечий – два! Потом за побег с использованием самодельного вертолета – три! И каждый раз, запомни – каждый раз я заканчивал срок «звонком»[8]! Никаких условно-досрочных, никаких амнистий, никаких помилований! От звонка до звонка!
– Но сорваться хотел, раз на побег подписался...
– Кто хотел?! – Бруно возмущенно дернулся, и Банщик спешно убрал от лица бритву. – Ты что, не знаешь, что я диггер?!
– Наркодиггер?! – изумился парикмахер. – Не знал!
– Диггер, говорю, диггер! – раздраженно втолковывал Бруно. – Спец по подземельям, значит... Я все подземные дороги знаю! Если бы захотел, то давно бы бежал, через любую щель или трубу, хоть канализационную! Но я не хочу бежать, мне везде хорошо, и здесь тоже! А на вертолет этот долбанный меня Савва подписал. У самого очко сыграло, он мне и предложил... А мне что – я все могу. Была бы пушка, я бы в нее залез – и улетел на сто километров...
Тем временем Банщик закончил бритье, обозначив на шее и подбородке звезды плавную линию будущей шкиперской бородки, вытер краем простыни бугристое, похожее на сложенную из большого кулака дулю лицо, освежил хорошей порцией одеколона из личных магомедовых запасов.
Бруно сдернул простыню, царственно бросил ее на руки парикмахеру. Он спрыгнул с табурета, оказавшись лишь ненамного выше своего трона, и вразвалочку, характерной для карлика походкой, направился к самодельной кровати, которая была вдвое меньше обычной. Сунув руку под матрац, вынул банку сгущенки.
– На, держи!
Это был царский гонорар. Банщик расплылся в улыбке.
– Спасибо, Бруно! Ты пацан правильный, щедрый, все говорят...