— Меня расстреляют? — прошептал он. От волнения у него пересохло в горле, и ему трудно было говорить.
Я пожал плечами, ничего не сказав в ответ. Верлупа, конечно, должны были расстрелять. Ведь он шпион.
— У меня молодая жена в Амстердаме, хорошая голландская девушка. Клянусь, она ни в чем не виновата.
— Но мы и не собираемся расстреливать твою жену. Мы не похожи на твоих немецких хозяев.
Верлуп быстро переключил разговор на другую тему.
— Я сообщу вам ценные сведения, сэр, — в обмен на мою жизнь.
— Дурак ты, — сказал я. — До того как тебя расстреляют, мы выжмем из тебя все, что ты знаешь. Это не так уж трудно.
На бледном лице Верлупа появилась лукавая улыбка.
— Все это так, но вы даже не подозреваете, что́ я знаю.
— Что же ты знаешь, мой юный философ? Мне кажется, что зря ты тянешь время, — с презрением сказал я.
Верлуп резко наклонился вперед и, сжимая кулаки, словно силясь вспомнить что-то, назвал имена всех моих коллег и описал их. Далеко не все офицеры нашего штаба знали личные качества офицеров, фамилии которых выпалил Верлуп.
— Кроме того, ваш резидент в Брюсселе Лювен, человек по фамилии Дампрени в Амстердаме и…
Сидя передо мной, он бойко перечислял фамилии агентов нашей контрразведывательной сети в Бельгии и Голландии.
Я забеспокоился о судьбе агентов, все еще находившихся по ту сторону линии фронта. Если этот предатель знал так много, то его хозяева наверняка знали еще больше. Стараясь скрыть волнение, безразличным тоном, каким только мог, я спросил его:
— Кто тебе сказал все это?
Верлуп насторожился. Надежда засветилась в его глазах.
— Полковник Кизеветтер из абвера… в штабе абвера в Дрибергене. Но кто сказал полковнику Кизеветтеру — это мой секрет. Давайте заключим сделку, сэр!
Я смертельно устал и чувствовал тошноту. Трудно было поверить, что человек мог так низко пасть. Я видел, как многие мужчины и женщины боролись за жизнь, словно загнанные в угол крысы. Ради спасения своей шкуры они готовы были продать родину, друзей, но мне подобные сделки с совестью были отвратительны. Не имея помощников и машины, я должен был лично препроводить Верлупа в военную тюрьму, которая находилась в противоположном конце города. Ночь была темная, хоть глаз выколи, и я боялся, как бы Верлуп не сбежал. Поэтому, вынув пистолет и устремив на него испытующий взгляд, я сказал:
— Пойдем, Верлуп. Я сыт по горло твоей болтовней. Мне ясно, что ты предатель, и торговлей со мной ты ничего не добьешься. На подобные сделки обычно идут нацисты — твои друзья. Я же никогда… Ну, так кто же рассказал обо всем этом полковнику Кизеветтеру?