Грегори долго стоял в дверях, не зная, как выбраться из этого неловкого положения. Сисс сидел к нему спиной и сосредоточенно разбирал папки, вытаскивая их из ящиков стола. Одни он отбирал, с других сдувал пыль, отгоняя её рукой и недовольно фыркая. На кухне всё так же шипел газ. Грегори подумал, что, наверное, там и находится женщина, с которой он разговаривал по телефону. Он сделал ещё шаг, пол скрипнул, но Сисс не обратил на это внимания. И тут, подчиняясь внезапному импульсу, Грегори поступил совершенно непонятно: громко постучал в дверцу шкафа.
— Что такое? — Сисс поднял взлохмаченную голову и повернулся к двери.
— Добрый вечер и… прошу меня извинить, — чуть громче, чем следовало бы, произнёс Грегори. — Не знаю, помните ли вы меня, я — Грегори из Скотленд-Ярда. Мы встречались на совещании у инспектора Шеппарда… Входная дверь была открыта, и я…
— Да. Помню. Что вам угодно?
Сисс с видимым усилием поднялся, отпихнул ногой ближайшую стопку папок, сел на стол и вытер платком руки.
— Я веду следствие… занимаюсь этой серией. — Грегори с трудом подыскивал слова. — Инспектор Шеппард познакомил меня с вашим письмом. Вы пишете, что подобных случаев больше… не предвидится. В связи с этим я и пришёл…
— Да. Но я написал, что обоснования смогу представить только через некоторое время. Я работаю в одиночку и не знаю…
Сисс не договорил, умолк. Это было не похоже на него. Сунув руки в карманы, он прошёл, ступая на прямых, негнущихся ногах, мимо Грегори. Подошёл к окну, резко повернулся, неожиданно уселся на батарею, обнял руками колени и уставился на лампу. Какое-то время оба молчали.
— Впрочем, это неважно, — вдруг произнёс Сисс. — В моих планах произошли изменения, весьма существенные изменения.
Грегори стоял в пальто и внимательно слушал, хотя понимал, что Сисс разговаривает не с ним, он говорит сам с собой.
— Я побывал у врача. Уже давно я чувствую себя неважно. Производительность моя упала. На основании среднего, выведенного из продолжительности жизни моих родителей и дедов, я полагал, что у меня в запасе лет тридцать пять. Однако я не учёл влияния интенсивной работы мозга на сердечно-сосудистую систему. Мне осталось… куда меньше. И это меняет дело. Не знаю ещё…
Сисс опять прервал на полуслове и вскочил так резко, словно намеревался выбежать из комнаты и оставить Грегори в одиночестве, чему тот нисколько бы не удивился. Грегори не представлял, как реагировать на эту исповедь; правдивость её не вызывала сомнений. В сдержанности, в сухости тона, так не сочетавшегося с лихорадочными, порывистыми движениями Сисса — он срывался с места, пробегал несколько шагов и вдруг опускался, садился, точно спугнутая усталая муха, в бесстрастности повествования было что-то, вызывающее жалость. Сисс не вышел из комнаты — уселся на низкий диванчик, стоящий возле стены. Над его птичьей головкой с растрёпанными, торчащими в разные стороны космами седеющих волос темнела большая репродукция «Сумасшедшей» Клее.