Он должен добраться до Сиболы прежде, чем завтра встанет солнце, но если он не доберется, то умрет… и это у самой цели! Конечно, темный человек не может быть настолько жестоким — конечно же, нет!
— Моя жизнь принадлежит тебе, — прошептал Мусорщик, и, когда солнце опустилось за линию гор, он поднялся на ноги и зашагал, направляясь к башням, минаретам и широким улицам Сиболы, где вновь и вновь вспыхивали огненные искорки.
Когда жар дня сменился холодом ночи в пустыне, он почувствовал, что идти стало гораздо легче. Его треснувшие, обвязанные веревкой кроссовки громко шлепали по шоссе № 15. Он пробирался вперед с опущенной, как у увядшего подсолнечника, головой, и даже не заметил зеленый светящийся знак «Лас-Вегас 30», когда проходил мимо.
Он думал о Малыше. По праву Малыш должен был быть сейчас с ним. Они должны были ехать в Сиболу вместе, в проклятом двухместном автомобиле Малыша, стрелявший двигатель которого оставлял россыпь дробного эха в пустыне. Но Малыш оказался недостойным, и в эту даль Мусорщика отправили одного. Его ступни поднялись и опустились на мостовую.
— Си-а-бола! — прохрипел он. — Бэд-ду-бад-ду-бамп!
Около полуночи Мусорщик свалился у обочины дороги и забылся беспокойным сном. Теперь город был ближе.
Он был совершенно уверен, что в конце концов доберется до него.
Мусорщик услышал Малыша задолго до того, как увидел. Низкий рев, с треском вырывавшийся из трубы без глушителя, он гулко приближался к нему с востока — так врезался ему в память тот день. Звук приближался по 34-му шоссе, ведущему от Юмы, штат Колорадо. Первым порывом Мусорщика было спрятаться, так же как он прятался от немногих других уцелевших, которых встречал после Гэри. Но на этот раз что-то удержало его, и он остался сидеть на велосипеде у обочины дороги, с тревогой оглядываясь через плечо.
Раскаты становились все громче и громче, и вот отраженное солнце засияло на хроме и
(ОГОНЬ?)
на чем-то ярком, оранжевом.
Водитель заметил его. Машина стала тормозить, издавая пулеметную очередь выхлопов. Старая резина отслаивалась, оставаясь на шоссе горячими пятнами. И вот машина уже поравнялась с ним, не тихо урча на холостых, а тяжело дыша, словно несущий смерть зверь, который, может быть, приручен, а может, и нет, и водитель выходит к нему. Но Мусорщик был всецело поглощен видом машины. Он многое знал о машинах, он любил их, хотя так и не получил водительские права. Эта же была красавицей, это была машина, над которой кто-то работал не один год, вложил в нее тысячи долларов, такое чудо можно было увидеть только на выставках необычных машин, это было дитя любовного труда.