Мусорщик знал, как это делается. Это было облегчением во многих отношениях. Он знал об этом по долгим ночам, проведенным им в возбуждении. Говорили, что это плохо, что это ненормально, но то, что делали гомосексуалисты, было намного лучше того, что делали некоторые другие, проводившие ночи напролет над обтачиванием черенков ложек либо валявшиеся на своих койках и, хрустя костяшками пальцев, глядевшие на него с усмешкой.
Малыш положил руку Мусорщика на то, что он тоже воспринимал как своего рода оружие. Мусорщику ничего не оставалось, как сомкнуть пальцы и приняться за работу. После того как это закончится, Малыш снова уснет. И тогда он выберется. Дыхание Малыша становилось все более прерывистым. Он начал двигать бедрами в такт поглаживаниям руки Мусорщика. Вначале Мусорщик даже не понял, что Малыш расстегивает его ремень и стягивает с него джинсы и трусы. Мусорщик не сопротивлялся. Ничего страшного, если Малыш засунет это в него. Мусорщик уже не раз испытал это на себе. От этого не умирают. Это не отрава.
И вдруг его рука замерла. В его анус упиралось нечто, что могло быть чем угодно, но только не плотью. Это была холодная сталь.
И вдруг он осознал, что это такое.
— Нет, — прошептал он и замер в темноте с широко открытыми от ужаса глазами. Теперь он мог смутно различить в зеркале нависшее над его плечом личико куколки-убийцы с упавшими на красные глазки волосами.
— Да, — прошептал в ответ Малыш. — И ты не собьешься с ритма, Мусор. Ни разу. Иначе я нажму на курок этой штуковины. И разнесу твою фабрику дерьма в пух и прах. Кое-чем, Мусор. Ты мне веришь?
Поскуливая, Мусорщик снова начал гладить Малыша, его повизгивания превратились в короткие болезненные вздохи по мере того, как ствол 45-го калибра все глубже проникал в него, то вращаясь, то рывками. Неужели это могло возбудить его? Но так оно и было на самом деле.
Вскоре его возбуждение стало очевидным и для Малыша.
— Нравится, верно? — тяжело дыша, выдохнул Малыш. — Я знал, что тебе понравится, ты, мешок с гноем. Тебе нравится, когда это проталкивается в твою задницу, не так ли? Скажи «да», ты, мешок с гноем. Скажи «да», иначе отправиться на тот свет.
— Да, — прохныкал Мусорщик.
— Ты хочешь, чтобы я это делал с тобой?
Он не хотел. Несмотря на возбуждение, он не хотел. Но лучше знать это про себя, а не говорить.
— Да.
— Я ни за что не прикоснулся бы к твоему х… даже за все бриллианты мира. Сам это делай. Как ты думаешь, для чего еще Господь дал тебе две руки?
Как долго это продолжалось? Один Бог ведает, Мусорщик же не знал. Минуту, час, целую вечность — какая разница? Он уже был уверен, что в момент оргазма Малыша он испытал две вещи одновременно: горячую струю спермы маленького монстра на своем животе и предсмертную агонию от разрывающей его внутренности пули. Смертельная клизма.