— Еще одна фишка в политической борьбе, — прокомментировал я.
— Что-что? — переспросил Ватиний.
Однако ответить я не успел, ибо меня отвлек Катилина. Обезумев от гнева, он сунул руку под тогу и начал нащупывать какой-то предмет, по очертаниям напоминавший рукоятку кинжала. Резко развернувшись, я изо всех сил вцепился ему в кисть.
— Ты не сделаешь этого. Сегодня здесь собрались все жрецы и магистраты Рима. Ты же знаешь, что считается кощунственным носить оружие в пределах городской черты. Если случится убийство, его никто не одобрит. Так что лучше держи эту штуковину при себе. И возьми себя в руки, Луций!
Постепенно его лицо обрело мирное выражение, а глаза вновь прояснились. Он опустошил одним глотком свою чашу и попросил раба вновь ее наполнить.
— Десять лет мечтаю удавить эту вонючую крысу. Но с тех пор как он вернулся в Рим, ни разу не появлялся в публичном месте без своих головорезов.
Голос его дрогнул, однако Катилина, вновь овладев собой, спокойно продолжил:
— Стыдно упускать такую возможность. И все же я благодарен тебе, Деций. Ты прав. При данных обстоятельствах это было бы бестактно.
— Не стоит оправдываться, Луций. Не одному тебе хочется разделаться с Клодием. Ведь он посылал своих людей, чтобы убить меня. Правда, из политических соображений.
Катилина питал к Клодию претензии личного характера. Десять лет назад Клодий обвинил его в незаконных отношениях с весталкой Фабией. И хотя Катилина сумел отвести от себя подозрения, между ними зародилась смертельная ненависть.
Сидевший по соседству со мной Ватиний не вмешивался в разыгравшуюся между мной и Катилиной сцену. Он привлек наше внимание лишь тогда, когда ему предложили отведать следующее блюдо, — зайца, запеченного с большими бобами. Скривившись от отвращения, он яростно замахал руками.
— Тот, кто вынес вид вареных миног, вполне способен проявить терпимость и к запеченному с бобами зайцу, — заметил я.
— Бобы — это нечистая еда, — возразил Ватиний. — Их употребление в пищу противоречит учению Пифагора.
— Вот уж не знал, что ты пифагореец.
Учение Пифагора или любого другого философа на том этапе жизни меня интересовало меньше всего.
На востоке уже забрезжили серые полосы света, и я понял, что сыт по горло всеми кулинарными шедеврами и узнал все, что хотел бы знать, об учении Пифагора. Перед тем как уйти, каждый гость получил подарок. Мне вручили массивное золотое кольцо с гранатом, гладко отполированное, дабы ювелир мог выгравировать на нем мое клеймо. Чтобы прихватить остатки праздничных кушаний для домашних рабов, гости принесли с собой большие, подчас величиной с тогу, салфетки. Нагрузив их объедками и вскинув за спину, мы походили на пьяных легионеров, уносивших из разграбленного города добычу.