Стамбульский экспресс (Грин) - страница 26

— Вы доктор Циннер.

Со всевозрастающей злостью мисс Уоррен заметила, что он и не пытается отрицать это, а просто небрежно сообщает ей, под каким именем путешествует.

— Моя фамилия — Джон.

— Доктор Циннер, — зарычала она, закусив зубами нижнюю губу, чтобы не потерять самообладание.

— Ричард Джон, учитель, еду в отпуск.

— В Белград?

— Нет. — Он поколебался минуту. — Выхожу в Вене.

Она не поверила ему, но усилием воли заставила себя снова стать любезной.

— Я тоже выхожу в Вене. Может быть, вы позволите мне показать вам некоторые достопримечательности? — В дверях показался мужчина, и она поднялась. — Пожалуйста, простите. Это ваше место. — Она ухмыльнулась, глядя в конец купе, едва устояла, когда поезд с грохотом промчался по стыку рельсов, не смогла сдержать отрыжку, которая на миг наполнила купе запахом джина и посыпавшейся с лица дешевой пудры. — Мы еще увидимся до Вены, — добавила она и, сделав несколько шагов по коридору, прислонилась разгоряченным лицом к холодному, грязному окну, чувствуя, как ее пронизывает омерзение к самой себе за то, что она напивается и выглядит такой неопрятной. «А все-таки я его заполучу, — подумала она, краснея от стыда за свою отрыжку, словно барышня на званом обеде. — Уж как-нибудь да заполучу, будь он проклят».


Мягкий свет заливал все купе. Вдруг на минутку поверилось в то, что солнце воплощает нечто полное любви и сострадания к людям. Человеческие существа плавали подобно рыбам в золотистой воде; освобожденные от силы притяжения, полные восторга, они словно парили без крыльев в стеклянном аквариуме. Безобразные лица и уродливые тела если не стали красивыми, то, из-за несвойственных им ощущений, принимали какую-то причудливую гротескную форму. Они взвивались и падали в этом золотистом потоке, что-то шептали и предавались мечтам. В час рассвета они не были в плену, ибо не сознавали, что они пленники.

Корал Маскер снова проснулась. Она тут же встала и подошла к двери. Майетт утомленно дремал, глаза его внезапно открывались в такт поезду. Ее сознание оставалось необычайно ясным, словно золотистый свет обладал свойством проникновения, и ей становились понятны побуждения, обычно скрытые, и поступки, которые, как правило, не были для нее ни важными, ни значительными. Сейчас, когда она наблюдала за Майеттом и он осознал, что она тут, Корал заметила, как руки его приподнялись, но остановились на полпути; она поняла, что он сознательно удержал этот шутливый жест, типичный для людей его национальности.

— Я свинья. Вы провели в коридоре всю ночь, — мягко сказала она.