— Нечего?
— Нечего.
Мисс Уоррен злобно рассмеялась ему в лицо.
— Вы уже сказали много важного. — Эти слова не произвели на него впечатления, и она принялась медленно объяснять, словно обращалась к умственно отсталому: — Мы прибываем в Вену в восемь сорок вечера. До девяти я уже переговорю по телефону с нашей конторой в Кельне. Они передадут мою корреспонденцию в Лондон к десяти часам. Материал для первого лондонского выпуска не поступает в типографию до одиннадцати. Даже если сообщение задержится до трех часов утра, можно перекроить первую полосу. Мою корреспонденцию будут читать во время завтрака. К девяти утра репортер каждой лондонской газеты будет прохаживаться вокруг здания правительства Югославии. Завтра до полудня весь этот материал прочитают в Белграде, а поезд прибудет туда не раньше шести вечера. Остальное. представить себе нетрудно. Подумайте о том, что я смогу рассказать. Доктор Ричард Циннер, известный подстрекатель-социалист, пять лет назад исчезнувший из Белграда во время суда над Камнедом, едет на родину. В понедельник он сел в Восточный экспресс в Остенде; поезд прибывает в Белград сегодня вечером. Полагают, что его приезд связан с вооруженным восстанием во главе с социалистами, которое начнется в районе трущоб, где никогда не забывали имени доктора Циннера. Вероятно, будет сделана попытка захватить вокзал, почтамт и тюрьму. — Мисс Уоррен помолчала. — Вот такую корреспонденцию я отправлю телеграфом. Но если вы сообщите еще что-нибудь, я скажу им — пусть придержат ее, пока вы не разрешите. Я предлагаю вам честную сделку.
— Говорю вам, я выхожу в Вене.
— Я вам не верю.
Доктор Циннер глубоко вздохнул, разглядывая через окно ряды заводских труб и огромный черный металлический цилиндр на фоне серого, с отсветами, неба. Купе наполнилось запахом газа. На небольших огородных участках, борясь с отравленным воздухом, росла капуста, крупные кочаны сверкали от инея.
— У меня нет причин бояться вас, — произнес он очень тихо, и ей пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать его слова.
Голос его звучал приглушенно, но он был уверен в себе, и его спокойствие действовало ей на нервы. Она пыталась возражать взволнованно и со злостью, словно перед ней был преступник на скамье, подсудимых — человек, который только что рыдал, спрятавшись за папоротником в горшках, и вдруг оказалось, что у него есть запас неизвестно откуда взявшихся сил.
— Я могу сделать с вами все, что захочу.
— Кажется, снег пойдет, — медленно произнес доктор Циннер. Поезд вползал в Нюрнберг, и в огромных паровозах, выстроившихся по обеим сторонам, отражалось напоенное влагой стальное небо. — Нет, вы ничем не можете повредить мне. — Она постучала пальцем по «Бедекеру», и он произнес с легким юмором: — Оставьте его себе на память о нашей встрече.