Здорово он влип. И как же отмазался?
- Я бы не пошла ни за что. После такого-то.
- А кто меня спрашивал? Схватили под руки, батьку с мамкой отпихнули, да и потащили. Потащили, да. Сам-то я тогда со страху идти не мог.
- Ты убежал по дороге?
- От таких убежишь, как же. Притащили меня в усадьбу, одежду всю сорвали, да голого в какую-то дверь впихнули и закрыли за мной. Закрыли, да. А там уж стол стоит, на столе блюд всяких куча, свечи горят, а за столом- эта бегемотиха сидит в длинном белом платье. Улыбается ещё. Проходи, мол, садись, угощайся. У нас с тобой сегодня, говорит, брачная ночь. Так-то!
- Она у вас, оказывается, ещё и эстет.
- Не знаю я, дочка, кто такие эти эстеты. Она мне больше свинью в платье напоминала. Сел я за стол, ковыряюсь в еде, хоть в глотку и не лезет ничего. Тут не до еды. А "невеста" моя рассказывает, почему с брательником так обошлась. Хотела, говорит, навсегда остаться его последней женщиной, чтобы вспоминал её, вот и охолостила. А глаза выколола, чтобы на других женщин смотреть не мог, лишь одну её помнил до самой смерти. Лишь одну её, да.
- Точно, эстет.
- Может быть, тебе виднее, дочка. Подай, пожалуйста, большую сковородку, уже лук жарить пора.
- Держи, дядюшка. Так как же ты спасся?
- А повезло мне. Повезло просто. Не думала эта морда, что я могу быть опасен. Не думала, да. Мне ж всего четырнадцать годков о ту пору было. Да и худющий я был. И роста невысокого. Невысокого, да. Налакалась моя кабаниха вина, схватила меня, да на колени к себе усадила и давай меня всего мять да щупать. А из пасти винищем несёт, аж дышать нечем. Нащупалась, встала, повернулась ко мне спиной и говорит, распусти, мол, сладенький, завязки на моём платье. Будет тебе сейчас тоже что пощупать. А на столе четыре бутылки с вином стояли. Две она уже выжрала, но две были полные. Говорю я, что не достаю, мол, нужно повыше. Влез я на стул, схватил со стола бутылку полную, да со всей дури ей по голове и треснул. Мне-то уж, один хрен, терять было нечего. Нечего, да.
- А дальше?
- Разбилась бутылка, но невесте моей хватило. Свалилась она на пол, как будто мешок с дерьмом упал. Лежит, но видно, что дышит. Пока не очухалась, разодрал я скатерть, связал ей руки за спиной и в пасть кусок ещё затолкал, чтобы не орала. Да ещё и ноги ей к её же рукам привязал, чтоб и встать не могла, гадина. Тут она и очнулась, лежит на полу, зыркает, но сделать ничего не может. Не может, да.
- Убежал, значит, дядюшка? В окно, что ли?
- Точно, дочка, утёк в окошко. Только сперва попрощался я с этой мразью.