Войдя в избу, Около снимал шапку, садился и молчал. Если была дома Наденька — она тоже молчала или брала книгу. Их молчаливую компанию охотно разделял Алексей Федорович. Намолчавшись вволю, Около заводил разговор с Алексеем Федоровичем.
— Что же ты сидишь, дедушка? — спрашивал Около.
— Устал, наверное, — отвечал Алексей Федорович.
— С чего же ты устал?
— Работал.
— А что ты делал?
— Ригу, небось, топил.
— Ригу топил? — удивленно переспрашивал Около а потом долго и раскатисто хохотал. Последний раз Алексей Федорович топил ригу лет пятнадцать назад.
— Алексей Федорович, — продолжал Около, — ты знаешь, кто я такой?
Старик долго и внимательно смотрел парню в рот и пожимал плечами:
— Человек, наверно. Вон, вишь, голова… руки с ногами…
— Я землемер. Приехал землей вас наделять.
Около умышленно наступал старику на мозоль. Земельный вопрос был самым больным вопросом в его жизни. И по характеру, и по замашкам Алексей Федорович родился барином. Его заветной мечтой было иметь много-много земли, но не обрабатывать ее, а сдавать исполу.
Алексей Федорович оживлялся, дергал бороденку и робко спрашивал:
— Как же ты ее делить-то будешь? По душам аль по едокам?
— Делить будем по-новому, — авторитетно заявлял Около. — Кто сколько за день обежит полей и лесов, тот все и получит. Вставай завтра с утра пораньше и вкалывай.
— Вкалывай! — Алексей Федорович поднимал маленький сухонький кулачок. — Ишь как ведь распорядился! Кто сколько обежит! У соседа Никиты ноги как жерди, нешто мне за ним угнаться. Мазурик ты, а не землемер!..
Разговор обычно прерывался вмешательством Ирины Васильевны.
— Около, хватит мне старика травить, — решительно заявляла она.
Около замолкал и, посидев еще с полчаса, уходил. А Ирина Васильевна принималась пилить Наденьку:
— К кому он ходит?
— Не знаю. К тебе, наверно, бабушка, — равнодушно отвечала Наденька.
Ирина Васильевна взрывалась и сердито выкрикивала:
— Мешок, а не парень. На что только бабы глаза пялят. Одер непутный. Ты у меня смотри, — грозила она пальцем. — Вот умру, а там делай что хошь…
Наденька вскакивала:
— А я-то тут при чем? Ходит, ну и пусть ходит. Не гнать же. А мне-то совершенно безразлично, да-да, безразлично… безразлично, — крикливо доказывала Наденька и густо краснела.
В конце июля зачастили бурные грозовые дожди Итомля вспухла, вышла из берегов.
В тот день в Апалёве должна была демонстрироваться новая картина. Наденька с утра ушла в соседнюю бригаду за кинолентой. К обеду она вернулась, но в каком виде! Берета на голове не было, волосы во все стороны торчали мокрыми хвостиками, с юбки ручьями стекала вода. Наденька села, обхватила руками голову и закачалась из стороны в сторону, потом замерла, уставясь в угол, и глухим сиплым голосом сказала: