Неизвестный Есенин (Пашинина) - страница 130

Летом 1924 года, после фактического отстранения А. Воронского от журнала «Красная новь», отношения Есенина с рапповцами резко обострились. Из письма Есенина сестре: «Мне страшно будет неприятно, если напостовцы его съедят». Напостовцы добились своего — редакцию «укрепили» Ф. Раскольниковым. Вот тогда и посвятил Есенин свое крупнейшее произведение «Анна Снегина» А.К. Воронскому — как знак своего уважения опальному редактору.

Да, Есенину было не по пути с пролеткультом. Он не мог любить рапповцев, этих «хулиганов и бандитов в душе», писавших по политическому заказу нечто, мало напоминающее поэзию. Показательно в этом отношении «Красное евангелие» Василия Князева:

Сердца единой верой сплавим.
Пускай нас мало — не беда!
Мы за собой идти заставим
к бичам привыкшие стада!
Чего жалеть рабов-солдат
С душой бескрылою и куцой.
Пусть гибнут сотнями, добрят
Поля грядущих революций.

Все пролетарские поэты, полные задора и энтузиазма, писали стихи и считали себя поэтами. Мол, не Пушкины, конечно, но, во всяком случае, не хуже Есенина. Теперь это сравнение наивно и смешно, но в 1920-е годы Есенин тоже считался просто подающим надежды крестьянским поэтом. Молодых рифмоплетов (не в укор будет сказано!) и собрали отовсюду под своды Пролеткульта, чтоб хоть как-то залатать образовавшуюся брешь в литературе. И Надежда Вольпин была убеждена, что она рифмует не хуже Есенина. И Вениамин Каверин тогда писал стихи, считал себя значительным поэтом и перестал рифмовать, лишь услышав суровый приговор Осипа Мандельштама: «От таких как вы, надо защищать русскую поэзию».

«Рапповцев не любил»… Думаю, что они его тоже не любили, за то, что таким заносчивым и высокомерным был с ними, почитая себя первым и единственным после Пушкина. Обижались пролет-культовцы на Есенина и за то, что он стоял в стороне от всяких организаций.

А разве не раздражал Есенин всех «безродных космополитов» постоянным напоминанием: «Ищи родину. Найдешь — пан». «Безродины нет поэта». «Чувство родины — основное в моем творчестве».

А разве не раздражал этот деревенский аристократ пролетарских поэтов своим внешним видом?!

Пролетарские поэты, пришедшие с фронтов гражданской войны, с оружием в руках устанавливали в стране советскую власть. И что получили от советской власти? Старой потрепанной шинелькой едва прикрывали свой «срам». А этот «первый дезертир» и «попутчик», примазавшийся к советской власти, должно быть, только и делает, что переодевается: то деревенским пастушком представится, то в крылатке и цилиндре вокруг памятника Пушкину щеголяет, то английские костюмы по нескольку раз на дню меняет. Нечего говорить, каким щеголем из-за границы вернулся и сколько привез барахла, купленного на деньги Дункан. Так ведь сказал не только лучший друг Мариенгоф. За примерами далеко ходить не надо: