Мамиш сидит; никто, видите ли, не замечает, что во-ротник врезался, а Мамиш, ай да молодец, всех опере-дил!.. Вот-вот затрещит на Хасае рубашка - от силы, от слов, от гордости, которая распирала:
- Если бы встал из могилы мой отец-амбал, который всю жизнь таскал чужие грузы, носил полные ящики, хурджины, мешки, разгружал корабли, ни разу вдо-сталь не отоспался и не насытился, если бы...
- да вот же он, отец твой, смотри - вошел!
- где?!
- не видишь разве? вот же он!
"Салам-алейкум!" - говорит. Усы торчком, лицо ще-тиной обросло. Папаху пыльную, мохнатую, с мель-ницы, что ли, на хрустальную вазу надел. "Ой!" ски-нул спинную подушку носильщика, а там, на спине, где подушка была, большое черное пятно от пота, чарыками на ковер ступает - отваливаются, остаются на вор-се комья грязи. Хасай побледнел. "Сбегай на кладбище!" - успевает шепнуть Are. "Зря посылаешь,- отец ему,- нет там моей могилы, вот же я, пришел". Все видят деда, но не узнают. Только Хасай отца узнал, помнил ведь, а братья его, те ма-ленькие были... А вот как Мамиш узнал, это загадка! "Ну, что вы тут без меня?! - спрашивает грозно.- За-врались, расхвастались? Покажи-ка мне лживую свою морду, посмотрю, как ты лихо на коне скачешь, кости мои топчешь, имя мое на выгоду себе склоняешь!.."
- не встанет и не войдет, валяй бахвалься!
- уфф, отлегло!..
- Если бы хоть одним глазом увидел, как высоко воз-несся его сын Хасай, решил бы наверняка, что это все-го лишь сон! Спасибо нашему веку! Да и как поверить? Когда мой покойный отец в свои неполные сорок лет ушел из жизни, кем я был? Подростком лет трина-дцати! И все заботы о семье пали на мои плечи. Are было десять, Тукезбан восемь, Гейбату и того меньше, а у Теймура только-только зубки прорезались. Стал я кон-дуктором-билетером, вы знаете. На нашей улице про-ложили трамвайную линию, и новенький красный трамвай проходил мимо наших окон. Изменили и облик улицы, и ее название, и всех нас вывели в светлую жизнь в этом новом мире! Да, обыкновенный кондук-тор! Знали бы вы, как сегодня я горжусь этим! Нет, вам этого не понять! И не спорьте! А когда приходит-ся писать автобиографию, а я это делаю нередко - поездки, то да се, всякие передвижки, представления,- то четко, так, чтобы все, кто читает, обратили внима-ние, вывожу и еле удерживаюсь, чтоб не подчеркнуть: в таком-то году я, сын амбала, работал кондуктором в трамвае, а в таком-то - водителем!.. Если бы можно бы-ло красным карандашом, под линейку, подчеркнул бы, да неловко!.. Часто говорил, скажу и теперь: именно трамвай стремительно вытолкнул вперед вашего Хасая, уютный, быстрый, полный света и тепла, звон-кий трамвай! Сначала кондуктор, потом водитель, курсы, общественная работа, снова курсы, профсою-зы, то да се, война и так далее! И, как говорят братья, за которых умру и не пикну, острый нож в дурной глаз, и да не сглазить аксакала нашего рода Хасая! ...Год, месяц и даже день рождения каждого из Бахтияровых знает лишь Тукезбан; у нее специально заведе-на была простая ученическая тетрадь, которую, уез-жая из Ашхабада, взял с собой Мамиш, вернее, она каким-то образом оказалась у него в чемодане и выплы-ла наружу в Баку. И Мамиш рад ей, хранит на па-мять.