"И с нею, как со всеми!"- думает, а в ушах слова Хус-нийэ: "Я бы на вашем месте!.. Да будь я на вашем ме-сте!.."
- ...тебе и самому нетрудно понять, что я скажу. И он поверит! Разве ты не видел, как он на тебя смотрит, когда мы рядом?..
ах, как красиво ты говоришь! как нежно, как
мелодично!..
Мамиш смотрел на нее странно, и ей стало вдруг без-различно - зачем она его уговаривает? Оправдыва-ется?..
- Ну и что? Допустим, поверит тебе. Бросит меня? Я без всех вас проживу!
- Надоело?
ты ли - и та, и эта?
- Да!
- И Хасай?
- Да! Да! И ты, и он, и все вы!
- Гюльбала тебе уже не надоест!
- Чего добиваешься ты?
- Мы оба собирали в пучок, и я собирал, и ты соби-рала! Р стало не по себе: "О чем он?"
- Поди проспись!
- Думаешь, я выпил?
- Что тебе нужно? Чего ты хочешь? А Хасай шел домой, к Репе, от всех и всего подальше. Он был полон ею, и никто ему не нужен. Особенно по-сле истории с Нигяр. Раньше стрелял глазами, ловил и не отпускал хотя бы в мыслях, а теперь никого, кроме нее, Рены. Прозвенел звонок. "Хасай!" Но то ли до звонка, то ли вместе с ним, то ли после:
- А я его люблю! Запомни! И никто мне не нужен! Да, люблю!
"Вот оно!" И такая тоска. Это же ясно, и сейчас, и рань-ше еще, когда в саду Революции...
Как будто слышал Хасай, а может, и не слышал; зво-нок, а потом тут же щелк ключом, это он всегда так: коротко звонком и ключ в дверь...
Стоило Хасаю, придя домой, застать здесь Гюльбалу с Мамишем, как он тут же - взгляд на Рену, а потом на Мамиша; как-никак он их познакомил; и если на лице Рены он читал радость, мрачнел, ах, как мрачнел Ха-сай!.. Ловил их взгляды, отыскивал в них тайный смысл. А- потом, с улыбкой проводив гостей, обрушивал на Рену упреки, устраивал допрос, обвинял, оскорблял, распалялся в гневе. Но Рене удавалось, главным обра-зом, лаской доказать свою невиновность, убедить, что ревность его беспричинна, а упреки беспочвенны, ведь она любит его, глупого! Большого и глупого! "Он? Он?- допытывался Хасай.- Это он первый?" Ре-на краснела. "Я же объясняла! Говорила! Не он! Не он! Не знала я! Глупа была! Я же говорила! Я не хотела! И не знала, как получилось!" -"Он? Это он?" -"Я же рассказывала!.." Но Хасай не мог вспомнить, ведь не рассказывала! Чего он мучает ее? Бросить ему: "Где и с кем? А в доме твоем! Где дед похоронен!" И когда снова в воскресный день в этой же квартире на третьем этаже раздавался переливчатый звонок, спе-циально привезенный издалека Хасаем, и к ним ввали-валась молодежь, а чаще всего Гюльбала и Мамиш, Рена, помня прошлые скандалы, напускала на себя стро-гость, даже неприветливость. Это тоже оборачивалось против нее - гости уходили, и Хасай вскипал: "Так ли встречают людей?! Ты должна веселиться, радоваться, вести себя так, чтоб приятно всем было! Еще подумают, что плохо тебе у меня, что жизнь со мной - хуже ка-торги! Особенно Мамиш".- "Да, хуже! Ты же сума-сшедший!- кричала Рена.- Когда я с ними весела, ты ревнуешь, когда я строга, ты снова за свое! Как мне прикажешь поступать?" -"Не с гостями, а с Мамишем!" -"Опять о нем!"