— Я говорю нет, — наконец произнес он.
— Берилл? — спросил Кельвин.
Берилл не могла говорить. Ее губы дрожали (насколько позволял закачанный в них ботокс), а в глазах стояли слезы. Слов не было, пока что она могла только смотреть на девушек.
Первой обрела голос Мишель.
— Пожалуйста, Берилл, — сказала она. — Это единственное, что для нас важно. Пожалуйста.
— Не надо, — запинаясь ответила Берилл. — Не говори так. Не делай этого со мной.
— Это наша мечта, Берилл. Пожалуйста.
— Кельвин! — рявкнула Берилл. — Зачем ты поставил меня в такое положение? Зачем ты так поступаешь со мной?
— Потому, Берилл, что ты должна сделать выбор. Это твоя работа, — спокойно ответил Кельвин.
— Ну, тогда мне не нужна такая работа! Я не хочу уничтожать мечты других людей. Все должно быть по-другому.
— Мне нужен твой ответ.
— Пожалуйста, Берилл! — умоляюще сказала Мишель.
Снова повисла пауза. Снова две полуобнаженные девушки были вынуждены стоять, дрожать, умолять, плакать, а тем временем развязка приближалась.
— О боже, — взвыла Берилл. — Я хотела, чтобы все было хорошо. Я так хотела, чтобы все было хорошо. Я люблю вас, девушки, вы сильные, вы выросли, но… Простите. — Берилл говорила голосом шестилетней девочки, которая выкуривает по сорок сигарет в день. — Я думаю, вам придется найти себе другую мечту.
И снова, несмотря на то что Берилл вынесла свой приговор, Кельвин умудрился еще потянуть время.
— Мне нужен ответ, Берилл, — сказал он. — Да или нет?
Еще одна пауза. Последняя мольба Мишель:
— Пожалуйста, Берилл. Мы все для этого сделаем.
Последняя мольба Берилл:
— Не поступай со мной так, Кельвин.
Последняя возможность Кельвина притвориться здравомыслящим профессионалом, на которого не влияет бушующая вокруг него буря эмоций.
— Берилл, мне нужен ответ.
— Простите, девушки, — сказала Берилл. — Но я говорю нет.
— И я тоже говорю нет, — прямо сказал Кельвин. — Спасибо, что заглянули к нам.
Они не могли двинуться с места. Они просто не могли двинуться с места. Каждая частица сознания двух молодых женщин пыталась смириться с шокирующей, ужасной реальностью: все уже закончилось. Они провалились на первом туре. Они выступили еще хуже, чем в прошлый раз. В этом заключался истинный гений Кельвина Симмса. Любой мог бы выжать драму из того, чтобы вернуть девушек, провести их через первые туры и только затем отсеять. Но отсеять их сразу, заявить, что их выступления в прошлом году были пиком их возможностей, — это была поистине высокая трагедия.
Джорджи сломалась первой, слезы полились из ее глаз внезапно и обильно. Мишель начала плакать только тогда, когда Берилл выскочила из-за стола, чтобы обнять их.