Когда, наконец, завершился день прослушиваний в Бирмингеме, Кельвин даже не потрудился ни с кем попрощаться, а сразу пошел к своей машине, чтобы в спокойной обстановке позвонить Эмме.
— Я так вымотан, — сказал он. — Мы сегодня, наверное, больше семидесяти человек просмотрели.
— Семидесяти, — язвительно повторила Эмма. — Значит, осталось всего две тысячи дней, и вы прослушаете все девяносто пять тысяч.
— Слушай, Эмма, мне нужно увидеться с тобой. Извини, но мне это действительно нужно. Я еду в гостиницу «Кливден-Хаус», ты знаешь это место?
— Я слышала о нем. Скандальное место.
— О, ради всего святого, это было более сорока лет назад. Сейчас это просто милая гостиница. Со всеми удобствами. Я выслал за тобой машину, ты приедешь?
— Что, сейчас?
— Сейчас же, — ответил Кельвин. — Машина только что вышла, так что у тебя есть где-то полчаса, чтобы взять зубную щетку. Завтра суббота, и я подумал, что ты свободна.
— Ну, я не работаю, если ты это имеешь в виду. Но у меня есть своя жизнь.
— Об этом не волнуйся. Я должен работать над монтажом, но я смогу поработать на компьютере, как только оцифруют записи. Ты можешь пойти в спа и сделать педикюр.
— Мне не очень нравятся всякие излишества, — солгала Эмма.
— Всем женщинам нравятся излишества.
— Кельвин, ты ничего не знаешь о женщинах.
— Тогда к черту спа. Возьми с собой книгу.
Именно тогда Эмма сказала, что согласна приехать, но совершенно категорично заявила, что ночевать будет в отдельном номере.
— Конечно. Разумеется, — ответил Кельвин. — Ты думаешь, мне неизвестны правила дурацкой игры, в которую мы играем? Возьми что-нибудь нарядное для ужина, там все довольно помпезно.
Попрощавшись с Эммой, он снова позвонил в «Кливден».
— Да, мне нужен еще один номер.
Они приехали в гостиницу около девяти и удалились в свои отдельные (но смежные) апартаменты, чтобы переодеться для позднего ужина.
— Ты меня слышишь? — крикнул Кельвин через разъединяющую их дверь.
— Да, слышу! — крикнула в ответ Эмма. — Не заходи, я переодеваюсь.
— Ты скажешь, что ты надела?
— Через минуту сам все увидишь.
— Я не о том. Что у тебя под платьем?
— Кельвин, ты говоришь как извращенец.
— Ничего не могу с собой поделать. Мои желания никогда так не ограничивали. Это ненормально.
— Я не собираюсь обсуждать с тобой свои трусики, поэтому, пожалуйста, смени тему.
Кельвин завязал галстук и задумался. Ничто в его взрослой жизни не подготовило его к такому разочарованию. Эмма или действительно такая милая, как кажется, или просто великолепный манипулятор, по сравнению с которым его жена — просто плюшевый мишка. Так или иначе, он находил это неотразимым.