Некоторое время мы сидели молча. Потом Филипп спросил:
— А зачем ты все это нам рассказываешь?
— Разве вам не интересно?
— Почему же, интересно. Но если бы ты ничего мне не рассказал, я бы, честно говоря, не расстроился.
Видимо, я посмотрел на Филиппа как на полоумного.
— Не пойми меня неправильно, Герд. Я человек практический. Меня интересуют вещи, которым можно найти конкретное применение. Операция на сердце, ремонт яхты, разведение цветов, счастье Фюрузан. — Он накрыл ее руку своей и посмотрел на нее взглядом столь преданным, что все засмеялись.
— Мы же не можем сидеть сложа руки! Мы в это дело впутались, помогая Велькеру, а Самарина… Если бы не мы, Самарин был бы жив! — Я никак не мог понять Филиппа. — Не ты ли говорил, что мир, про который мы тогда думали, что это мир Самарина, и про который мы теперь знаем, что это мир Велькера, — это не твой мир и что ты не хочешь отдавать свой мир без боя? Разве что-то с тех пор изменилось?
— Тогда было совсем другое. Тогда мы думали, что Велькеру грозит опасность, и хотели ему помочь. А теперь кому ты хочешь помочь? Кому грозит опасность? Никому. А насчет мира… Наверное, тогда многое было сказано для красного словца. Я имел в виду исключительно опасность и помощь.
Фрау Нэгельсбах посмотрела на меня испытующе:
— Не так давно вы были против того, чтобы…
— Нет, я был не против. Только хотел, чтобы ваш муж и Филипп приняли общее решение. Для них обоих возможные последствия были гораздо серьезнее, чем для меня.
— Вообще-то, договор с частной клиникой у меня в кармане. Но что будет, если поднимется шум… — Филипп покачал головой.
— Знаете, господин Зельб, боюсь, что мы упустили нужный момент, если таковой вообще существовал. Тогда все делалось бы по свежим следам, да и мы были бы хорошими свидетелями. А сегодня мы свидетели плохие. Почему мы так долго молчали? Почему теперь вдруг заговорили? Кроме того, было темно, мы не видели, как стрелял Велькер, на орудии преступления нет отпечатков, и Велькер будет все отрицать. С убийством Шулера все обстоит еще более бесперспективно. Возможно, прокурору удастся зацепиться за отмывание денег. Но и то если повезет.
Никто ничего не говорил, молчание становилось красноречивым, все ждали, чтобы я официально закрыл тему. Чтобы оставил их в покое. А я не мог.
— Но ведь мы знаем, что на его совести два убийства! И нам на это наплевать? Это ни к чему нас не обязывает?
Нэгельсбах покачал головой:
— Вы когда-нибудь слышали о презумпции невиновности? Если невозможно изобличить Велькера, то его невозможно изобличить. Вот так.