Старый Веллер сидел в том же кресле у того же окна, как будто после моего предыдущего визита так и не сдвинулся с места. Когда я сел, он начал разглядывать меня своими слабыми глазами, чуть ли не уткнувшись в мое лицо носом.
— Вы не юноша. Старый хрыч вроде меня.
— Скорее уж старая ищейка.
— А что вы, собственно говоря, хотели, когда были здесь в прошлый раз?
Я положил на стол пятьдесят марок:
— Ваш зять поручил мне выяснить, кто был негласным компаньоном, который на рубеже веков вложил в ваш банк полмиллиона.
— Вы меня об этом не спрашивали.
— А вы бы мне ответили?
Он не сказал ни «да», ни «нет».
— Почему вы не спросили?
Не мог же я ему признаться, что собирал информацию не для его зятя, а против него.
— Мне было достаточно выяснить, действительно ли ваше поколение Веллеров и Велькеров могло забыть негласного компаньона.
— И?
— Отца нынешнего Велькера я не видел.
Он засмеялся каким-то дребезжащим, козлиным смехом:
— Он никогда ничего не забывал, будьте уверены.
— Вы тоже, господин Веллер. Почему вы сделали из этого тайну?
— Тайну, тайну… Вы справились с поручением моего зятя?
— Пауль Лабан, профессор из Страсбурга, самый востребованный, самый знаменитый и самый высокооплачиваемый эксперт своего времени, бездетный, но заботившийся о племяннице, племяннике и его детях. Не похоже, чтобы кто-то из них воспользовался состоянием, нажитым на негласном компаньонстве. — Я держал паузу, но он тоже молчал. — Не то было время, чтобы евреи могли пользоваться нажитым в Германии состоянием.
— Тут вы правы.
— Порой выгоднее было получить хотя бы часть и переправить ее за границу, чем потерять все.
— Что мы, два старых хрыча, ходим вокруг да около! Сын племянника эмигрировал в Англию, не смог ничего вывезти из Германии, мы обратились к нашим лондонским друзьям, и те позаботились о том, чтобы ему не пришлось начинать там с нуля.
— И племяннику это обошлось недешево.
— Как говорится, бесплатной бывает только смерть.
Я кивнул:
— Итак, в ваших бумагах находится документ, датированный тридцать седьмым или тридцать восьмым годом, в котором племянник объявляет все долги, вытекающие из негласного компаньонства, погашенными и отказывается от каких бы то ни было претензий. Догадываюсь, что на всякий случай документ вы храните в надежном месте.
— Вы, старый хрыч, прекрасно все понимаете. Сегодня стало модно вытаскивать грязное белье и трезвонить об этом на весь свет. Теперешние уже не понимают, какая тогда была жизнь.
— Да уж, это нелегко понять!
Он оживлялся все больше:
— Говорите, нелегко? Некрасиво, неблагородно, неприятно — это да. Но что тут такого уж непонятного? Ведь и сейчас продолжается та же игра: у одних что-то есть, а другие хотят это заполучить. Это игра всех игр, она приводит в движение деньги, экономику и политику.