После этого птенцы стали быстро совершенствоваться в искусстве парения над землей, и вскоре небеса наполнились их хриплыми криками. Они с наслаждением кружили и кувыркались в воздухе. Оперение их приобрело блеск и стало совершенно черного окраса с чудесным радужным отливом. А когда птенцы летели, крылья их издавали сильный сухой звук, похожий на шелест ветра в тростниках. Торак отчего-то испытывал зависть, глядя на них, — словно и он тоже когда-то умел летать, но больше уже никогда не взлетит.
Однажды утром птенцы взмыли в небо и не вернулись.
«Ладно, — сказал себе Торак, — это не важно, пусть летят». Он поставил силки — это было одно из его вновь обретенных умений — и съел несколько ягод, позаботившись о том, чтобы несколько штук оставить на камне в качестве подношения кому-то. Вот только кому?
Торак скучал по воронам. Он вспомнил, как они называются. Он, пожалуй, даже полюбил их. И потом, эти воронята по-прежнему напоминали ему… Кого? Он никак не мог вспомнить, кого именно, но знал, что это был кто-то очень хороший.
В сумерках он проверил силки, поставленные накануне. Ему повезло: туда попалась какая-то водяная птица — названия он не помнил. Торак разжег костер и поджарил ее на угольях, но съесть ее целиком не решился: оставил немного.
И вдруг услыхал знакомое карканье, сильный ритмичный шелест крыльев: воронята спустились к нему, шлепнувшись прямо на плечи и с силой в них вцепившись.
Торак даже охнул — когти у них были острые! — и поспешил стряхнуть птиц с себя. Но он был страшно рад, что они вернулись.
В ту ночь друзья устроили настоящий пир. Воронята — которых он назвал Рип и Рек — так наелись, что отяжелели и не смогли взлететь, так что Тораку пришлось отнести их в гнездо.
После того как они уснули, он еще посидел у озера, глядя, как над водой носятся с криками молодые стрижи; потом мимо пролетел, точно зеленая молния, дятел; рыжая белка перемахнула с одной ветки на другую, желая выяснить, не поспели ли лесные орехи. Взошла луна. Из Леса вышел бобер, бросил на Торака настороженный взгляд и как ни в чем не бывало принялся грызть ствол молодой ивы. Деревце вскоре рухнуло, бобер отгрыз от него ветку и поплыл куда-то вверх по ручью, не выпуская ветку из зубов.
Впервые за много дней Торак чувствовал себя почти счастливым. Рана на груди, похоже, начинала, наконец, заживать, и страха особого больше не было. Торак понимал, что вспомнил еще далеко не все, но мир вокруг вновь начинал обретать смысл.
Озеро успокоилось, точно уснуло. Лес тоже затихал, укладываясь спать до скорого летнего рассвета.