Все его существо без остатка охватило знакомое уже и ни с чем не сравнимое чувство. В нем, казалось, напряглась струной каждая жилка. Нет, это не был азарт игрока, поставившего все на карту. Это чувство порыва и необыкновенной ясности сознания ведомо лишь настоящим бойцам: парашютисту перед прыжком с крыла самолета; солдату, поднимающемуся в штыковую атаку; пилоту, сошедшемуся на вираже лоб в лоб с врагом.
Расстояние до конвоя заметно сократилось, и теперь Мариненко мог различить в визир даже его строй. Стрелять торпедами было нельзя, хотя дистанция и позволяла дать залп. Корабли охранения, двигавшиеся гуськом друг за другом, прикрывали лайнер от лодки, точно стеной.
Над волнами, оставляя в черном небе искрящийся след, взмыла ракета. Она повисла между кораблями конвоя и лодкой, осветив море мерцающим неживым светом. Один из кораблей охранения стремительно покатился вправо, поворачивая на лодку. Ослепительно ярко сверкнули огненные языки. Казалось, вспыхнуло море. Звуки выстрелов слились в могучий незатихающий грохот.
“Разобрались все же”, — спокойно, будто о чем-то постороннем, подумал Мариненко.
Между кораблями, наконец, появился просвет. Он быстро ширился. Нос “Вильгельма” наползал на серебряную нить визира. Когда он коснулся ее, Мариненко сжал кулаки и торжествующе выкрикнул:
— Залп!
Противник был где-то близко. Гидроакустик отчетливо слышал шумы винтов нескольких кораблей. Но сколько ни всматривался в перископ командир “Щ-404” Макаренков, он их не видел. Над морем держался густой туман. Северный ветер срывал с вспененных гребней брызги; Макаренкову казалось, что он ощущает на своем лице их холодные колючие удары.
Чувство беспомощности перед могучими силами природы бесило командира. Атака срывалась. Еще несколько минут, и, если не случится чуда, быстроходные вражеские корабли оторвутся от лодки. А тогда их уже не догнать…
И тут… Нет, нет! Чудес на свете не бывает…
Порывистый ветер изменил направление, начал разгонять туман. Глазам Макаренкова открылась неровная линия горизонта и на ней группа фашистских кораблей. Они четко проектировались на фоне серого, будто отсыревший брезент, неба.
Макаренков пересчитал корабли: большой, низко сидящий в воде транспорт охраняли два тральщика, эскадренный миноносец и четыре сторожевика. По конвою видать, цель не простая, с ценной начинкой.
“Щука” незаметно подбиралась к транспорту. Дважды гитлеровские сторожевики стремительно проносились над ней, заполняя отсеки оглушительным грохотом и гулом.
— Похоже, будто под мостом сидишь, а сверху поезд несется, — с опаской косясь на подволок, шепнул Камышеву трюмный Инюткин.