Впереди показалось кладбище. Брейди притормозил, свернул на подъездную аллею.
— Мы никогда не договоримся, — буркнул он. — Давай не будем больше спорить. Пора подумать о Ли.
Мать не возражала. Возможно, ей не меньше, чем сыну, хотелось прекратить тягостный разговор. Нехорошо стоять у могилы близкого человека и продолжать ссориться.
«Линкольн» миновал бесконечный ряд надгробий и памятников. Брейди припарковал машину там, где в феврале прошлого года остановилась похоронная процессия. Погода на сей раз была совсем другая. В ярко-голубом небе, какое бывает только над Техасом, плыли белые облака. В воздухе еще чувствовалась зимняя прохлада, но солнце пригревало совсем по-весеннему. Брейди надеялся, что прекрасный день улучшит его настроение, но с грустью понял, что все осталось по-прежнему: мать смирилась с утратой, а сам он продолжал бунтовать.
Он вышел из машины, вдохнул свежий, на удивление ароматный воздух. Обойдя «линкольн» спереди, открыл дверцу, помог матери выйти, на минуту взяв у нее букет. Она одернула юбку, взяла цветы, и они направились к могиле.
Минуту-другую Лоретта Чаннинг стояла неподвижно, глядя на мраморное надгробие.
— Рада, что памятник такой чистый, — тихо проговорила она. — Похоже, здесь хорошо ухаживают за могилами.
Брейди не стал признаваться, что два дня назад приезжал на кладбище и дал одному из служащих двадцать долларов, чтобы тот почистил камень и подрезал траву. Мать во всем любила порядок, и он хотел хоть чем-то облегчить ее горе.
— Положишь цветы на могилу, сынок? Мне трудно нагибаться, ревматизм совсем замучил.
Он выполнил просьбу и отступил на шаг — посмотреть, хорошо ли получилось. От внезапного порыва ветра нежные лепестки затрепетали. Лоретта оперлась на руку сына и тихо заплакала. Глаза Брейди тоже наполнились слезами. Он молча подал матери носовой платок.
Сдвинув брови, он смотрел на памятник, пытаясь осознать, что каменная плита — все, что осталось от его младшей сестренки, кроме воспоминаний, конечно. Его взгляд задержался на имени — «Ли Чаннинг Трент», — и его вновь захлестнула бешеная ярость. Она была гораздо сильнее мучительной скорби по умершей сестре — такая огромная, что все отступало на второй план. Ему стало легче, только когда он представил, как его пальцы сжимают горло Джереми Трента, по капле выдавливая из мерзавца жизнь.
Год назад, уезжая с кладбища, Брейди сказал матери, что ему невыносимо видеть на памятнике Ли фамилию Трента, оскверняющую ее память.
«Если бы я мог, я бы убрал плиту и заменил другой, на которой было бы написано «Ли Чаннинг», и только, — заявил он. — И плевать, что подумает Джереми!» — «Несмотря ни на что, Ли была его женой, сынок, — возразила Лоретта Чаннинг, — и ничего тут не поделаешь. Узы брака священны, их следует уважать».