— Михаил Яковлевич, как вы пришли в разведку?
— В разведку никто не приходит сам. Туда приглашают.
— Вас пригласили, когда вы были студентом, или позже?
— Пригласили уже после того, как я закончил факультет романо-германской филологии Днепропетровского университета.
— В какой форме было сделано это приглашение?
— Думаю, не стоит акцентировать на этом внимание. Формы тогда использовались разные. И они практически всему миру известны. Но какие именно — об этом не будем…
— Потом вы учились в спецшколе?
— Это было спецучреждение. Высшее учебное заведение.
— А затем?
— Какое-то время работал здесь, в Киеве, и усиленно учился. А вскоре меня вызвал председатель КГБ Украины генерал Федорчук и сказал, что я нужен там. Откровенно говоря, такого предложения я и ждал. Дело в том, что уже в те годы, кроме немецкого, я свободно владел несколькими восточными языками, хорошо знал страны Ближнего и Среднего Востока. Конечно же, согласился. Так оказался в Афганистане.
— В прессе прошла информация о том, что еще до начала афганской войны вы познакомились с Наджибуллой…
— Я познакомился с ним, когда он был руководителем службы государственной информации Афганистана.
— Эта служба, наверное, исполняла те же функции, что и советский КГБ?
— В какой-то степени. Кстати, говоря о Наджибулле, я хотел бы подчеркнуть, что он был человеком высокообразованным, воспитанным, умным и пользовался уважением соплеменников.
— Наверное, вам нелегко было узнать, что его так зверски убили.
— Думаю, это было не просто убийство. Это была запланированная, продуманная акция, операция, в которой Талибан был использован как киллер.
— Вы прибыли в Кабул до ввода советских войск. Что представлял собой Афганистан в то время, чем запомнился?
— В первый день пребывания в афганской столице меня поразили две вещи. Кабул буквально утопал в красных полотнищах, транспарантах. Везде невероятное количество портретов вождей нации. И в тот же день я увидел над городом бомбардировщики. Они сбрасывали свой груз на позиции восставших армейских частей. Все это потрясало, угнетало. Мне было около тридцати лет, и я искренне надеялся встретить в Афганистане героев-революционеров, а увидел неслыханную помпезность, с одной стороны, и ужасающую жестокость — с другой. Я вдруг стал взрослее, начал более критично воспринимать действительность. Туман идеологических иллюзий постепенно рассеивался.
— Каким был Тараки — тогдашний руководитель партии и государства?
— Знаете, с Наджибуллой у меня были неплохие, почти доверительные отношения. Мы часто встречались, беседовали. А с Тараки знакомство одностороннее, я его знал, а он меня — нет. Он был, безусловно, талантливый, но крайне честолюбивый человек. Пользовался большой популярность не только как видный государственный деятель, но и как писатель. К сожалению, отсутствие у Тараки достаточной политической гибкости привело к формированию мощной оппозиции и в конечном итоге — к его расстрелу.