– О, вот и красотка Дина, прекрасный цветок итальянских долин! Держит нам дверку, молодец! Дина, роза моя, ты должна надеть теплый плащ. Я сам дождусь, пока соберется Джилл, а ты пойди оденься.
– Но, милорд, на улице вовсе не холодно, а для марта так даже и тепло…
– Но вечера-то холодные! Поторопись, лентяйка, кому говорят.
Дина, верный секретарь и подруга Джилл, красивая полненькая итальянка, украдкой посмотрела на Джилл, та вздохнула и сокрушенно покачала головой. Дина скорбно поджала алые губы и умчалась за плащом. О том, что мистер Кларенс иногда заговаривается, знали все слуги, ибо все они были не просто слугами, но и преданнейшими друзьями семьи Уилбери.
– Джилл, голубка, возьми дядю под руку, вот так. Тебе тоже понадобятся теплые вещи. Теперь пойдем в большой зал, попрощаешься со всеми. Я не хочу, чтобы ты рассталась с кем-то, не попрощавшись.
А уж я-то как этого не хочу, мрачно подумала Джилл. Уже подходя к залу, она предприняла последнюю робкую попытку вернуть дядюшку в реальный мир:
– Дядя Кларенс, я ведь только в банк…
– Ну конечно, конечно, в банк. Отлично, просто отлично.
Большой зал особняка Уилбери без преувеличения был настоящим сердцем дома. Огромный камин рассылал волны тепла во все его уголки, стены были обшиты резными панелями из древесины вишни и украшены изящными гобеленами, а пол устилали мягкие итальянские ковры. Сквозь высокие стрельчатые окна лился чуть приглушенный солнечный свет неяркого лондонского дня. По вечерам здесь зажигали масляные светильники, добавляя в них ароматические масла, и этот нежный аромат не выветривался из зала никогда.
Семья Уилбери проводила здесь все вечера, да и большую часть дня. У каждого имелся свой любимый уголок. Дядя Кларенс обычно восседал на резном деревянном кресле близ шкафа, заполненного свитками и книгами, редкими манускриптами на всевозможных языках и географическими картами. Джилл садилась у самого камина и шила либо вышивала гладью. Напротив нее всегда усаживался дядюшка Фред, для него был специально приготовлен низенький арабский столик, на котором стояла доска с шахматами. Дядя Фред мог часами играть сам с собой, бросая свои маленькие армии в бой, где победителем неизменно оказывался он сам.
Тетушки Мэри и Элли садились обыкновенно у окна, смотрели на цветущий садик и на толпы вечно занятых лондонцев, спешащих по своим делам по Стренду.
Голос Кларенса прозвучал необычно серьезно и немного печально:
– Мэри, Элли, Фред! Джилл нас покидает.
Тетя Мэри, тетя Элли и дядя Фред отложили свои занятия и встали полукругом. Мэри простерла к Джилл свои белые красивые руки с необычно длинными, тонкими пальцами и с грустью произнесла своим певучим голоском: