Пастухов выпрямился, но тут же стукнулся головой о потолок. Полесьев, посмотрев на бревна наката, перевел взгляд на потиравшего макушку Пастухова, усмехнулся и собрался уходить.
— Разрешите обратиться, — шагнул вперед Егорьев.
— Чего обращаться, — прервал ротный лейтенанта. — Вы завтра направитесь в штаб батальона. Там придумаем что-нибудь, без должности не останетесь.
И Полесьев скрылся за дверью.
Четвертый взвод обустраивался на новом месте. Солдаты располагались в землянках, разговаривали с бойцами еще не покинувшей своих позиций роты, занимавшей здесь оборону до них. Вскоре роту отвели за передний край, и этот участок уже полностью перешел «во владение» Пастухова и его людей.
Лучинков, Золин и все отделение под командованием сержанта Дрозда заняли освободившуюся землянку. Землянка была довольно большая, человек на пятнадцать, так что места всем хватило с избытком. Золин, поставив противотанковое ружье у входа, закинул вещмешок на верхние нары и, устало опустившись на нижние, стер со лба пот, промолвив:
— Ну вот и прибыли.
— Да, наконец-то, — усмехнулся Лучинков, усаживаясь тоже на нары.
Напротив них разместились красноармейцы Синченко и Глыба. Лучинков уже успел заметить, что эти два украинца были настолько дружны между собой, что их никогда нельзя было застать поодиночке. Где Синченко, там и Глыба, и наоборот. Синченко был здоровенный малый, чуть ли не под два метра ростом; в плечах — косая сажень. Глыба же представлял полное несоответствие собственной фамилии: маленький, худой, он был левофланговым во взводе. Сержант Дрозд за глаза называл их не иначе как «козаки днепровские», на что Синченко, однажды услыхав подобное определение, спокойно отвечал, что они не днепровские, а хуторские.
И на этот раз «хуторские» заняли нары по соседству. Остальные солдаты отделения тоже выбрали себе места. Лишь один из них, рядовой Рябовский, забрался аж в самый конец землянки и там стал раскладывать свои вещи.
— Вы что, Рябовский, — обратился к нему Дрозд, — от коллектива отрываетесь?
— Да я, — Рябовский замялся, потом ответил: — Я знаете ли, во сне громко разговариваю. Мешать, думаю, буду, так чего…
— А, ну как хотите, — удовлетворился таким объяснением Дрозд и распорядился: — Всем отдыхать!
С полчаса солдаты отделения, развалившись на нарах, отдыхали с дороги. Потом внимание всех привлекла со скрипом раскрывшаяся дверь, и какой-то человек ввалился в землянку.
— Ах, кузькину мать! — выругался человек, зацепившись ногой за порожек, и сержант Дрозд, узнав в пришедшем старшину Кутейкина, поднимаясь с койки, приветствовал его словами: