На следующий день в блиндаж к Егорьеву заглянул старшина. На этот раз Кутейкин был без каких-либо котелков, и лицо его выражало тревогу и озабоченность. Егорьев сразу заметил это необычное состояние старшины.
— Что случилось, Тимофей? — сразу же, как только старшина переступил через порог, спросил Егорьев.
— Плохие вести, — отвечал хмуро Кутейкин. — Желобова убили.
— Да ты что?! — изумился Егорьев. — Быть не может! Когда?
— Сегодня утром. Вы, лейтенант, стрельбу слышали?
— Ну?
— Ну и ну… — Кутейкин подошел к столу и вдруг с силой звезданул по нему кулаком. — Ах!… Сволочи! Лучший пулеметчик в роте был!
— Да… — Егорьев вздохнул и потер в задумчивости пальцем переносицу.
— Надо писать, — после некоторого молчания сказал старшина.
— Что писать? — не понял Егорьев.
— Ну как что?— Кутейкин посмотрел на лейтенанта: «Мол, сами знаете». — Бумагу писать! У него семья в Архангельске.
Егорьев помолчал некоторое время, потом сказал, обернувшись к старшине:
— Вы напишите сами, ладно?
— Ладно-то ладно, — невесело усмехнулся старшина. — Только…
И, не докончив фразы, Кутейкин оборвал сам себя:
— В общем, слушаюсь.
Старшина ушел. Егорьев, стоя посреди блиндажа и глядя на дверь, в которую только что вышел Кутейкин, думал о смерти Желобова. Думал и в некотором смысле удивлялся сам себе. Вот не стало еще одного бойца из его взвода. Эта весть, бесспорно, в первую минуту огорчила его, была неожиданной, да и сейчас у него нет никаких причин радоваться по поводу этого события. Но сейчас чувство сострадания постепенно переходило в сожаление, и состояние свое он мог бы выразить словами: «Чему удивляться». Егорьев почувствовал, что та будничность, с которой все воспринимают гибель человека на войне, постепенно передается и ему, и хотя разум сознает весь ужас случившегося, в душе отголосок этого ужаса находит все меньше и меньше чувства, а натыкается лишь на все возрастающую с каждым днем пребывания на передовой усталость. Именно эта усталость, переходящая в привычку ничему не удивляться, потому что так будет и завтра, и еще много-много дней, а на вопрос «сколько?» не сможет ответить никто, овладела сейчас Егорьевым. Он почувствовал ее в себе, и она дала ему понять, что смерть здесь будет настигать немыслимое количество людей, и, быть может, когда-нибудь настигнет и его, а потому для сострадания к каждому не хватит тебя самого. Человек, попавший сюда и насмотревшийся на все происходящее здесь, хочет закричать: «Да что же такое делается?!» — но он промолчит, поняв, что кричать бесполезно и бессмысленно, потому что война уже захлестнула человека-