— А-а, вашу мать! — закричал Иван, забыв о боли, вскинул бочонок над головой, с отчаянной злобой, словно вся беда была в нем, в этом бочонке, хряснул его о камни. И побежал, покатился вниз, ломясь напрямую через густой кустарник.
Бойцов возле кухни уже не было. Повар стоял в рост на ящике и смотрел вдаль, в море.
— Ты видел, видел?! — закричал Иван. — Что делают, гады, что делают!…
— Там ведь и твоя доля была, — сказал Григорий. — Чудом спасся.
— При чем тут я?! — злобно крикнул Иван. — Там же раненые, тысячи!… Дети там!… Я сам видел — по трапу поднимались. С куклами. Никто не выплыл. Все в трюмах остались. Ты знаешь, как бывает, когда корабль переворачивается?! Ничего ты не знаешь…
Неожиданно для самого себя он заплакал. Слезы текли по щекам, он стирал их руками, с удивлением рассматривал мокрые ладони.
— Ты чего, так и собираешься стоять? — закричал он на повара.
— Да поехали, — пробормотал Григорий. — Тебя ведь ждал. Знаю, что без меня до Севастополя не доберешься.
— При чем Севастополь?! Тут немцы, тут, а не там!…
Он легко, словно и не был изранен, вскочил на подножку, схватил вожжи и погнал лошадь по крутой дороге вверх, туда, где потоком шли и ехали люди.
Григорий не мешал ему, понимал, что значит моряку своими глазами увидеть такое.
Где-то у Медведь-горы их остановил командир неопределенного возраста, с двумя кубарями в петлицах, с красными от бессонницы глазами, сам заглянул в котел, попробовал жидкую, почти остывшую кашу и строгим, приказным тоном велел накормить его роту. Повар начал было говорить, что на рогу еды не хватит, но увидев горстку людей, только махнул рукой. Никак не мог он привыкнуть к теперешней раскладке, когда иные полки под численности были как роты, а в ротах людей оставалось самое большее на взвод.
Лейтенант для верности влез на ящик, ухватил вожжи и, махнув рукой запыленным своим бойцам, чтоб не отставали, направил лошадь на узкую каменистую тропу, уводящую куда-то вверх, в ущелье. На небольшой, не по-осеннему зеленой полянке меж кустов придержал лошадь, соскочил на землю.
— Здесь никому не помешаем, — сказал он.
Иван и Григорий переглянулись. Они поняли поведение лейтенанта по-своему, решив, что тому хотелось одному насладиться так счастливо попавшим к нему готовым обедом. Но они перестали подозревать лейтенанта в желании урвать только для себя, когда разглядели бойцов. Вид у них был такой, будто они не спали, не ели последнюю неделю, а только и делали, что лазали по горам, рвали шинели в камнях и колючих кустарниках. Руки и лица у всех в синяках и царапинах, ботинки разбиты вдрызг, на многих не было даже обмоток и в рванине штанов просвечивали желтые тонкие лодыжки.