Колокола Обречённых (Pferd im Mantel) - страница 23

До того, как Началось, Политыч жил в лесхозе. Это за пять километров от границы Села – в лесу. Была семья у Политыча – дочка Нина, та работала в магазине в Твери, ездила туда-обратно каждый день, сын Витя – взрослый уже, под сорок – помогал отцу в лесхозе, жена Марина Ивановна – больная была по ногам. Как началась война – сына сразу забрали. Приехали двое ментов и трое солдат на «газоне», дали 20 минут на сборы и увезли. Больше его Политыч не видел и ничего о нём не слышал. Политыч был в лесу, когда его забирали – так и не попрощались…. Нина не вернулась домой из Твери, в первый день, как Началось. Кто вырвался из города и осел в Селе, рассказывали ужасы о том, что в Твери тогда творилось. Наверное, сожрали Нину… Как началось, ведь не по телевизору, ни по радио никто не освящал, что происходило в стране в действительности. Да и не понимал сути никто тогда. Говорили – «беспорядки», а потом и телек погас. Что реально происходит Политычу стало ясно тогда, когда к нему в хату стали долбиться ходуны с ближайшего погоста – да и то не сразу. Пытался их Политыч через дверь увещевать, также и угрожал пострелять всех к такой-то матери, если будут продолжать ломиться. Не помогло, конечно. Политыч перенёс жену в дальний угол, зарядил ей сайгу. Стрелять- то Марина Ивановна умела – жена лесника! Прикрывшись столом, разложил боезапас, тесак, топорик плотницкий. Хорошо ещё, что поначалу ходуны совсем тупые были, ну а другая нежить тогда вообще ещё не являла себя. Сначала разбили как-то окно… Потом все в него и попёрли. Старики лупили по ним в упор, перезаряжали – опять лупили. Без проку практически – это потом уже появился горький опыт – рубить ходуну ноги и башку или стрелять в неё. И то не всегда выручало. А тогда… Боезапас, отложенный Политычем кончился и старик схватился с непрошенными гостями с того света в топоры. Пока отбивался, как мог, жену пожрали… Непонятно как, с одним топором, залитый кровью, гноем и мозгами, Политыч прорвался сначала на мост, а оттуда в сарай. Повезло ему и в том, что ходуны не представляли тогда, что двери открываются… Как-то завёл свой Урал. В люльке Сайга и два рожка нашлись. Схватил косу с сельника, обломал черенок. Как открыл ворота, как летел до Кушалина – Политыч не рассказывал. А только в Кушалино была своя музыка – но мужики уже сообразили что к чему и действуя лопатами, косами, топорами отбивались у Церкви. Как уж прорвался Политыч к людям – одному Богу известно, а только первым делом в Церкви под образа на колени повалился….


***

С рассветом центральная сельская площадь напоминала уже Куликово Поле. Вся усеянная изрубленными телами, некоторые из которых продолжали копошиться, залитая кровью, гноем, площадь казалась застывшим кадром одного из фильмов Ромеро. Отец Паисий крестил на ступенях храма уцелевших, и отказавшихся в то утро не было. Крестил он и Политыча, и крестики из своих свечных запасов раздавал, конечно, всем – кому достанется. Политычу достался.