— Ах, как ты юн, Торак… я надеялся, что у меня еще есть время. Я ведь так много не успел тебе рассказать. Ты… постарайся не возненавидеть меня за это… потом.
Торак в ужасе смотрел на него. Потом вскочил.
— Нам нужна помощь. Я пойду и…
— Нет! — Это короткое слово прозвучало с удивительной силой. — С первого дня твоей жизни я старался держать тебя… в стороне ото всех, даже от твоего родного племени Волка. Держись от людей подальше, Торак! Если они узнают, на что ты способен…
— Я не понимаю, что ты…
— Нет времени объяснять, — оборвал отец. — Дай мне слово. Поклянись моим ножом… поклянись, что найдешь Священную Гору или умрешь, пытаясь ее отыскать.
Торак до боли закусил губу. Небо на востоке за деревьями уже начинало сереть. «Еще не пора! — в ужасе думал он. — Нет, пожалуйста, ведь еще не пора!»
— Клянись! — прохрипел отец.
Торак опустился на колени и взял в руки отцовский нож. Это был нож взрослого мужчины, слишком большой и тяжелый для двенадцатилетнего мальчика. Торак неловко прикоснулся лезвием к ране у себя на предплечье, затем — к плечу, где на куртку у него был нашит клочок волчьей шкуры, знак племени Волка. И дрожащим голосом произнес клятву:
— Кровью своей, что на этом ноже, и душами своими, всеми тремя, клянусь, что найду Священную Гору. Или умру, пытаясь ее отыскать.
— Хорошо, — выдохнул отец. — Хорошо. Теперь все. Только нанеси мне на лицо знаки Смерти и поторопись. Медведь… уже близко.
Торак почувствовал на губах соленые слезы и сердито смахнул их рукой.
— У меня охры нет, — пробормотал он.
— Возьми мою.
Как в тумане, Торак отыскал маленький резной флакон из рога оленя, некогда принадлежавший его матери, вытряхнул на ладонь черную дубовую затычку, высыпал немного порошка красной охры и… вдруг замер.
— Я не могу, — признался он.
— Можешь. Ради меня.
Сдерживая рыдания, Торак смочил порошок слюной, прямо на ладони замешал густую кашицу — влажная охра была похожа на темно-красную кровь земли—и нарисовал на коже отца маленькие красные кружки; эти кружки должны помочь душам узнать друг друга и остаться вместе после смерти тела.
Вначале он очень осторожно снял с отца башмаки из шкуры бобра и на каждой его пятке нарисовал по кружку, пометив его телесную душу. Затем поставил кружок над сердцем, обозначив душу племени. Сделать это оказалось непросто — мешал старый шрам, так что на груди у отца получился не кружок, а кривоватый овал. Но Торак надеялся, что сойдет и этот.
И наконец он сделал самую важную отметину: кружок на лбу, обозначавший Нануак отца, его внешнюю душу. К этому времени Торак был уже не в силах сдерживать слезы, ручьем побежавшие по щекам.