Вероятно, первый раз в жизни Николай рвался к цели с такой фантастической мощью. Происходящее невозможно было описать. Меня буквально вытолкнуло из тела-носителя. Как только это случилось, добившийся своей цели и словно освобожденный от тяжких оков Николай почти мгновенно вдруг стих и опал. Порыв ярости, освободивший мое сознание, ушел в никуда, оставив внутри лишь его самого. Бледными, ледяными руками царь обнял мертвую жену и зарыдал. Бешенства не было больше в этом маленьком, только что сломанном судьбой человеке. Осталось чувство ужасной потери и адской, невосполнимой ничем вины…
Но чудовищное могущество, освобожденное этим тщедушным, презираемым современниками существом, — презираемым, как ни смешно, как раз за слабость, — витало вокруг меня, махая черными крыльями. Говорят, в минуты ярости или смертельной угрозы близким человек способен выломать люк горящего танка или поднять рухнувшую бетонную плиту весом в десятки тонн. Нечто подобное только что и произошло.
Тьма исчезла. Удивленно я осмотрелся вокруг. Точка, из которой мой разум мог лицезреть окружающее, находилась в воздухе за бортом грузового автомобиля — отдельно от царя Николая!
Се, гряду скоро, и возмездие Мое скоро!
Откровение Иоанна Богослова. 22:12
С неописуемым удивлением я еще раз медленно огляделся.
Внутри грузовика, примерно в двух шагах от меня, трясло плечами мое бывшее тело-носитель. Внизу, как бы чуть ниже меня, Келлер и боец охраны застыли каменными изваяниями. Я вспомнил, что за минуту до этого возле машины находились четверо человек: царь Николай, Келлер, солдат сопровождения и Войеков. Опустив взгляд, я увидел сапоги, стоящие на подножке автомобиля, гвардейский мундир, пояс с кобурой огромного маузера и руки в перчатках, впившиеся в дощатый борт.
Воейков!
Отвернувшись от плачущего Николая, почти не отдавая себе отчет, я спрыгнул с подножки на землю. Перемены показались мне потрясающими! С одной стороны, оказавшись в голове Воейкова, я стал выше ростом, и ракурс с которого теперь приходилось наблюдать за окружающим миром, существенно изменился. Всего на несколько сантиметров, но казалось, словно я передвигаюсь на каблуках или поднялся на цыпочки. Плохое зрение Воейкова также дало себя знать. Глаза у адъютанта оставались прежними, очки его — такими же сильными, однако привычка видеть мир глазами царя Николая — обладателя почти абсолютного зрения — вносила в картинку существенные коррективы. Окружающее напоминало взгляд через мутное стекло — линии вокруг чуть размылись, предметы выглядели нечетко. Впрочем, дело привычки, подумал я.