Высшее руководство авиации при этом ужасном и опаснейшем состоянии назначалось практически «наобум»: первый руководитель Авиаканца барон фон Кульбарс — отличный человек и отважный офицер — всю жизнь служил в кавалерии, а его преемник, Великий князь Александр Михайлович, вообще был человеком светским и скорее царедворцем и вельможей, чем военным руководителем.
При изучении отчетов по ВВС меня поразил один необычайно показательный случай: когда военный министр Сухомлинов однажды прибыл на испытательный аэродром в Петербурге и узнал, что построенные самолеты должны испытываться в полете полтора часа, он приказал сократить испытательные полеты до 30 минут. Протесты летчиков и инженеров ни к чему не привели. Неудивительно, что в первый период войны основной процент потерь приходился на аварии: к 5 октября 1914 года авиаотряды 3, 5, 8-й и 9-й армий из 99 погибших самолетов 91 потеряли не в результате схватки с врагом, а вследствие несчастных случаев!
За три года войны в России не создали ни одного ремонтного завода — самолеты, нуждавшиеся в капитальном ремонте, отправлялись на место постройки, что в итоге сказывалось на выпуске новых машин. Мелкий ремонт выполняли на аэродромах, более сложный — в авиационных парках. Все это было алогично и объясняться могло лишь полным невниманием высшего руководства к проблеме. А ведь и средства, и финансы, и технический уровень, и специалисты — все это имелось в наличии, ничего из этого не надо было привозить из будущего.
Отсутствовал лишь государственный интерес!
Еще большие новации, как мне казалось, возможно было внедрить в области тактики боя. Как и в технических разработках, я не являлся в данной сфере специалистом и знатоком, однако отличия от более поздних времен методик ведения воздушных боев были настолько очевидными даже для обывателя, что внедрять новые идеи я мог бы пачками каждый день без всякого военного образования и опыта пилотирования.
Полнейшим для меня откровением стало, например, то, что генштабы всех стран — участниц конфликта в начале войны сводили роль самолетов исключительно к разведке и корректировке артогня. Дорогостоящие летательные аппараты считались своего рода «модными игрушками», и настоящие боевые функции с ними никто не связывал. Для меня, привыкшего к кадрам кинохроники, на которых огромные воздушные чудовища заваливают бомбами беззащитные города или расчерчивают небо пунктирами пулеметных трасс, подобное отношение к самолетам воистину стало откровением. Более явного пренебрежения возможностями передовой военной техники сложно было себе представить.