Лик бронепоезда подавлял! Железное тело тяжкого, жирного, неподъемного чудовища дышало чем-то древним и изначальным, несмотря на то что с момента изготовления обвесов стального гиганта минуло, возможно, едва ли полгода.
Вероятно, личный царский бронесостав был вооружен проще, нежели его собратья на линии фронта. Возможно, он был не столь опасен для вражеской пехоты и артиллерии и не подготовлен к ведению непосредственных боевых действий. Однако он брал другим — пусть прозвучит это глупо: неописуемой красотой. Гвардейский красавец, окрашенный в жгучее черное, покрытый листами в клепках брони, с растопыренными в стороны жерлами пушек, ощерившийся улыбками пулеметов, он был невозможен, неописуем!
Однако кое-что в нем смущало. В самом центре состава, за бронированным локомотивом и двумя широкими стальными платформами, царский поезд включал два вагона небесно-голубого цвета. Наш экипаж остановился именно перед ними, и самые ужасные мои опасения подтвердились. Опознавший царя через окно и совершенно ошалевший от неожиданности офицер охранения, выбежавший из флигеля вместе с двумя стрелками, как кузнечик подскочил к дверце конного экипажа и распахнул ее передо мной.
— Рады приветствовать Ваше Величество! — барабанной дробью отчеканил он. — Прошу проследовать в вагон-салон!
Я горестно усмехнулся. Разумеется, мой любезный реципиент изволил кататься в голубых вагонах. Конечно, в начале двадцатого века указанный цвет не вызывал тех глупых ассоциаций, с которыми его связывали в конце столетия, но смысл состоял не в том. Два голубых вагона своей яркой, почти театральной мирностью попросту разрушали поразительное впечатление, производимое несокрушимым и грозным бронесоставом. К недостаткам несчастного царя Николая, кроме плохо поставленной кадровой работы, я прибавил полное отсутствие вкуса…
— В карете еще два человека, — обратился я к офицеру, — помогите им выбраться.
Офицер послушно заглянул внутрь и чуть не повредился в рассудке. Ему не доводилось видеть, чтобы в экипаже Императора сопровождающие лица нагло спали, громким храпом попирая всяческий этикет.
— Устали, — предвосхищая вопросы, объяснил я дежурному. — Тащите обоих в вагон.
* * *
Оказавшись внутри бронепоезда, я снял фуражку, шинель, немного расслабился. Впервые после перемещения во времени я остался сам с собою — наедине. Ни Каин в теле Фредерикса, ни докучливая семья Николая, ни лживые или медлительные министры русского правительства не окружали меня.
Солдаты конвоя, охранявшие бронесостав, уложили Воейкова в изолированное купе. Фредерикса, в надежде на скорое пробуждение, я велел бросить на роскошный диван вагона-салона. Колеса барабанили в рельсы, и мысли мои, успокоенные этой уверенной дробью, также понеслись вдаль.