Иванова прикомандировали не голышом, а с полной кавалерийской дивизией — причем не какой-нибудь, а гвардейской, — снятой с фронта и поставленной в Могилеве «для тылового усиления».
Услышав об этом, я чуть не перекрестился. «Как знала, матушка, ей-богу, как будто знала», — думалось мне, ведь вопреки суждениям историков царственная супруга оказалась совсем не глупа. Разумеется, я не знал ее мотивов, однако в данный момент они были не важны. Куда важней оставались факты: свободная кавалерийская дивизия при Штабе могла стать решительной силой против любых восстаний и переворотов. Куда там Думе или Великим Князьям, — задавим!
Впрочем, действовать я собирался последовательно, продуманно и без спешки. Шесть, а вернее, уже пять дней — это, в сущности, уйма времени…
Спрыгнув с подножки, я огляделся. За мной врезался в землю Воейков, неспешно слез Фредерикс, за ним — свиты генерал-майор Граббе, граф свиты Нарышкин, флигель-адъютант Мордвинов, герцог Лейхтенбергский, лейб-хирург Федоров, а также прочие титулованные лица сопровождения, о нахождении которых в поезде я не подозревал. Всех их Фредерикс представил мне (вернее, конечно же, напомнил об их присутствии Николаю Второму) всего тридцать минут назад, когда царя разбудили перед прибытием в Могилев.
Чуть далее, на перроне, красовался в неподвижном молчании Собственный Его Императорского Величества гвардейский конвой, замерший сотнею истуканов в фигуре почетного караула. Меж грозных царских «конвойных» кутались в шубы ряды генералов, и далее — роты «обычных» солдат, отгораживающих территорию со всей этой разношерстной публикой от суеты прочего, не придворного мира. В голубом небе, несмотря на мороз, висели торжественные звуки марша, выдуваемые, должно быть, примерзшими к медным трубам губами. И пар, пар шевелился в воздухе, вырывающийся в морозную чистоту из ртов и носов, из горнов, из печных привокзальных труб и широкого жерла огнедышащей паровозной топки…
Итак, решил я, приступим. Начать, пожалуй, следовало с Алексеева, поскольку Командующий штабом являлся центральной фигурой во всей этой чехарде. Обежав линию генералов взглядом, я выделил его в толпе — по словам Фредрикса, он стоял среди прочих первым. В энциклопедии имелось и фото Алексеева, так что я узнал его без труда. Генерал был светел лицом, немного выше меня ростом (интересно, имелся ли хоть кто-то из генералов ниже царя?) и весь облик его казался необычайно мудрым и благолепным. Отчасти так оно и было, ведь Алексеев являлся не просто военным, а военным «профессором», руководителем Николаевской Военной академии и главным русским военным теоретиком, специалистом современной войны.