— это правило общепризнанно. Ибо в эпоху кризиса не может быть колебаний. Общество или едино, или… оно мертво. А демократия и реформы пусть останутся мирному времени!
Размышляя так, я бежал (именно бежал) по гравийной дорожке, соединяющей Резиденцию со зданием Штаба, и прикидывал меры, которые следует предпринять. Текст Конституции, ей-богу, сяду писать сегодня же. За основу, пожалуй, возьмем американскую конституцию, только с Монархом вместо Президента. Власть северо-американских президентов, вопреки мнению русской прогрессивной интеллигенции, необычайно велика, она значительно шире власти большинства ныне царствующих королей или императоров монархических государств, благодаря чему, вероятно, США и добились таких успехов во внешней политике, несмотря на якобы ярко выраженное «демократическое» устройство. Однако подписывать конституцию и объявлять об изменении основ государства стану только после победы. Никаких уступок и реверансов в военное время совершать не следует — это признак слабости не столько для внутренней оппозиции, сколько для атакующего врага и скользких жадных союзников. А Думу разгоним сегодня же. Николай — душа-человек, безвольный бездельник и дитя-праведник. Однако же я — не он и прощать предателей не намерен.
После того как в голове созрело некое понимание происходящего и определились позиции главного моего врага — крикливых говорунов в Думе, — созрел простейший по сути план, и возбужденное волнение понемногу сошло на нет. Причины краха, как мне казалось, заключались в нерешительности Николая Второго. Измена Думы теперь была очевидна, разгон же нескольких сот бездельников-депутатов сложностей для Императора не представлял. Сформировав примерный рисунок дальнейших действий, совершенно упокоенный и уверенный в себе, я вошел в здание Генерального штаба.
Как бы там ни было, размышлял я, начать «разгон» следовало с частичной замены министров правительства, ибо только с его молчаливого согласия скромные митинги протеста могли перерасти в массовые выступления, бушующие ныне на улицах Петрограда. Первым кандидатом в списке предстоящего «парада отставок» стоял, разумеется, министр внутренних дел. Я решил отдать об этом приказ немедленно, как только рука коснется телефонной трубки.
Ступени парадной лестницы, покрытые красной ковровой дорожкой, медленно проплывали под моими ногами. Поднявшись на лестничную площадку, я задумчиво остановился. Что-то… смущало.
Хотя вина Протопопова в стремительном развертывании восстания просматривалась очевидно, неочевидным представлялось другое — я не был уверен в его предательстве. Поведение министра внутренних дел в каком-то смысле оставалось в рамках обычной логики закоренелого бюрократа и могло объясняться не изменой, а нерешительностью и отсутствием способностей для разрешения нештатных ситуаций — как и в случае Хабалова. Но главное, собственно, заключалось даже не в том!