Каин прищурился.
— Вы действительно изменились, — загадочно произнес он. — Еще недавно вы не смели повышать на меня голос. Царские замашки?
Я стушевался и покачал головой.
— Простите, всего лишь нервы.
Потом я снова поднял глаза, и мы немного помолчали, рассматривая друг друга — бессмысленное дело, если учесть, что разум и память, спрятанные под чужими черепами, не имели к телам носителей ни малейшего отношения. В одно из мгновений я вдруг подумал, что Каин сейчас исчезнет из тела царского министра, как в прошлый раз, а потому неожиданно схватил его за укутанную бинтами руку. Каин поморщился от боли.
— И что же теперь? — спросил я, не зная, как продолжать.
Министр Двора молчал.
Наконец после долгого размышления, не отрывая от меня взгляда, он медленно произнес:
— Возможно, вы правы, Ники. По здравом размышлении, результат предполагаемого мной воздействия почти не отличается результата, к которому пришли вы, используя собственный способ. Ваш метод затянул сроки и увеличил риск, однако в целом, мне кажется, корректировка развивается в правильном направлении. Однако восстание не подавлено. Ваши скачки по железным дорогам дали бунту страшную фору. Теперь, в отличие от декоративных выступлений семидневной давности, волнение масс действительно угрожает существованию Империи. Подписание конституции и народное министерство уже не помогут, ибо ситуация с некоторых пор не контролируется заговорщиками. Отныне вам противостоят не предатели-депутаты с изменниками генералами, но огромный восставший город! Выбора у вас нет — идите в Питер, Ники, и если вы сможете избежать последствий собственной недальновидности, то… я сохраню вам жизнь.
При этих словах я вздрогнул.
— Я возьму город, Каин. Не сомневайтесь!
Государь не напрасно носит свой меч: он Божий слуга, отмститель для творящего злое.
Апостол Павел. Послание к римлянам, 13:4
10 марта 1917 года. Юрьев
Сутки спустя я изучал карту Питера с тщательно прорисованным на ней расположением мятежных полков гарнизона. О силах так называемых революционных дружин, организовавшихся из массы праздношатающихся безработных Путиловского завода и других промышленных предприятий, вооруженных оружием из разграбленного арсенала, осененных бодростью духа из винных погребов, мне было ничего не известно. Как ни смешно, но штабная разведка, располагавшая сведениями о дислокации и численности немецких или австрийских частей за линией фронта, не имела понятия, что происходит в столице России, почти под боком новой Ставки главнокомандующего.
Царская ставка и соответственно штаб карательной армии обосновались в Юрьеве. После известных сложностей я не решался путешествовать от станции к станции без серьезного военного сопровождения, а потому до прибытия в Юрьев крупных армейских сочинений оставался у Бонч-Бруевича. Выбрав сторону, командующий шестой армией выказывал полное послушание, беспрекословно выполняя мои распоряжения и приказы. После прибытия с Кавказа первых карательных полков Ставку можно было переместить ближе к Питеру, но, посоветовавшись с Ниловым и Воейковым, я решил по-прежнему руководить операцией из эстляндского Юрьева, несмотря на неудобства, связанные с его удаленностью от Петрограда. В последнее время, впрочем, меня волновали не столько мысли о будущем России, сколько мое собственное в нем положение.