Хуже всего, гораздо хуже то, что она больше не хочет спать с ним в одной постели. Под тем предлогом, что у нее бессонница, а ему надо высыпаться, чтобы быть в форме для игры на флейте, она теперь ночует на диване в библиотеке, в другом конце квартиры. Рафаэль только головой качает, не понимая: три месяца женаты и уже спать врозь?
Однажды утром он случайно заходит в библиотеку в тот момент, когда Саффи в ванной, и среди смятых простыней ему бросается в глаза какой-то предмет. Он подходит к дивану, берет его. Вертит в руках, недоумевая. И тут входит Саффи; она дикой кошкой бросается на мужа и вырывает у него плюшевую лапку:
– Отдай!
Это вопль отчаяния. Рафаэль такого никак не ожидал. Он даже не пытается сопротивляться.
– Что это, Саффи? – едва слышно выдыхает он.
– Это мое! – кричит Саффи, вся дрожа. Потом, смущенная своей бурной реакцией, добавляет: – Это просто… игрушка… когда я была маленькая. Поэтому… прости…
– Но что это такое?
– Это глупо. Ты будешь смеяться…
– Что ты, Саффи! Разве я когда-нибудь смеялся над тобой?
Саффи прячет лапку под подушку и застилает постель, быстро, безукоризненно, как медсестра, как солдат.
– Пойдем. Сделать тебе кофе?
* * *
Это, наверно, самый длинный их разговор за всю осень.
Действительно, говорят они друг с другом все меньше и меньше. Хоть Рафаэль и влюбился в Саффи за ее загадочное молчание, с тех пор, как они поженились, и особенно после того, как он узнал, что она беременна, все иначе. Ее молчание кажется ему тяжелым, угрожающим. Ну почему она такая замкнутая? Ломать над этим голову – сущая мука, он не переносит душевного дискомфорта.
В каком-то смысле у Рафаэля до женитьбы на Саффи никогда не было настоящих проблем. Смерть отца – печально, конечно, но это не совсем то, что можно назвать проблемой.
Он просто не знает, как обращаться с бедой.
Когда Мартен и Мишель звонят, чтобы справиться о самочувствии его супруги, он отвечает неопределенно и более или менее оптимистично. “Уже заметно!” – говорит он, например.
Да, его уже заметно, этот до смешного маленький комочек – ни дать ни взять отросток того комка, которым была Саффи в злополучный летний день, когда Рафаэль без предупреждения завел будильник. Теперь он с грустью констатирует, что визг и смятение того утра по сравнению с теперешним раздраем стали почти отрадным воспоминанием.
– Я уверен, что все обойдется, – говорит он в другой раз Мишель по телефону. – Но, сказать по правде, она временами выглядит довольно… подавленной.
– Может быть, у нее какое-то горе? – предполагает Мишель. – Может, в войну на ее глазах погиб ребенок и беременность связана для нее с тяжелыми воспоминаниями? Как знать… А она часто плачет?