— Как к ним относятся местные жители?
— Недолюбливают. Галле начали строить виллу в тысяча девятьсот десятом году, когда лес разбили на земельные участки для продажи. Они у себя никого не принимают: очень гордые люди. Однажды мне довелось целое воскресенье ловить рыбу в своем ялике в десяти метрах от Галле.
Если я что-нибудь просил у него, он давал, но мне не удалось вытянуть из него и десятка слов.
— Сколько, на ваш взгляд, он тратил ежемесячно?
— Откуда мне знать? Он ведь, наверное, много тратил во время поездок. Но на жизнь им требовалось, как минимум, две тысячи франков в месяц. Если вы были у них на вилле, то, наверное, заметили, что там ни в чем нет недостатка.
Почти все продукты им доставляют из Корбейля или Мелена. Да, вот еще что…
Тут из окна Мегрэ увидел, что похоронный кортеж уже огибает церковь и въезжает на кладбище. Он поблагодарил собеседника и еще по дороге услышал, как на гроб падают первые комья земли.
Он не стал дожидаться конца погребения и вернулся на виллу, сделав по пути крюк, чтобы прийти туда после возвращения матери и сына. Служанка, открывшая ему дверь, остановилась в нерешительности:
— Мадам не может… — начала она.
— Скажите месье Анри, что мне нужно поговорить с ним.
Служанка велела ему подождать у дверей. Несколько минут спустя в коридоре показался молодой человек. Подойдя к Мегрэ, он спросил, глядя куда-то в сторону:
— Вы не могли бы перенести свой визит на другой день?
Моя мать очень удручена.
— Мне нужно поговорить с вами сегодня. Простите за настойчивость.
Анри повернулся, давая тем самым понять, что полицейский может следовать за ним. На минуту он заколебался, не зная, в какую из комнат провести Мегрэ, и наконец распахнул дверь в столовую, куда была составлена вся мебель из гостиной.
Мегрэ увидел на столе портрет мальчика, принявшего первое причастие, но не нашел фотографии Эмиля Галле.
Анри остался стоять, не произнося ни слова, со скучающим видом снял очки, чтобы протереть стекла, и зажмурился от яркого света.
— Вы, наверное, знаете, что мне поручено найти убийцу вашего отца?
— Поэтому я и удивлен, что вижу вас здесь. Было бы гораздо тактичнее оставить нас с матерью наедине.
Анри надел очки, поддернул накрахмаленную манжетку, вылезавшую из рукава пиджака.
Маловыразительное, худое, чем-то напоминающее лошадиную морду, лицо Анри оставалось бесстрастным. Он облокотился на пианино, стоявшее поперек комнаты и повернутое так, что была видна только его задняя сторона, обтянутая зеленым холстом.
— Я хотел бы задать несколько вопросов, касающихся вашего отца и всей вашей семьи.