По времени Борисов должен был доложить о пролете дальнего привода, но динамик молчал; Прилепский поднялся, подошел к экрану локатора:
— Где отметка 144-го?
Оператор с надетыми наушниками сидел, наклонившись к экрану, и вопроса не слышал. Прилепский тронул его за плечо и громче спросил об отметке. Солдат подскочил и громко крикнул:
— Отметка 144-го пропала!
Прилепский наклонился к экрану, сдвинул в напряжении брови, всматриваясь в то место, куда тыкал пальцем оператор. Отметки не было, будто она растворилась, улетучилась в одно мгновение. Сто сорок четвертого запрашивали и руководитель полетов, и оператор системы посадки, но эфир был пуст.
Прилепский, сцепив зубы, какое-то время смотрел на экран, потом выпрямился, все еще надеясь на то, что отметка вот-вот появится.
— Запроси еще раз, — обернувшись к руководителю полетов, хрипло проговорил он.
— 144-й на связь! Ответьте!
На СКП установилась тишина. Стало так душно, что от напряжения у руководителя полетов слезились глаза.
И вдруг из динамика донесся сдавленный голос летчика:
— Я — 144-й. Иду к дальнему… Полосы не вижу…
В тот же миг из-за пригорка, на котором стояла станция дальнего привода, на малой высоте появился самолет; машина едва не цепляла верхушки деревьев.
— Увеличьте обороты! — крикнул в микрофон руководитель полетов. — Уходите на второй круг!
Самолет на какое-то мгновение вздыбился, но потом накренился и стал снижаться.
— Уходите на второй круг! Уходите…
Машина словно не повиновалась летчику, кренилась из стороны в сторону, задирала и опускала нос, снижалась неровно. «Второй режим, — успел подумать Прилепский. — Критические углы. Аэродинамика…» И в то же мгновение самолет, задев крылом антенну приводной радиостанции, заскользил к земле, ударился колесами о грунт, подскочил и тяжело опустился на посадочную полосу.
— В рубашке родился Борисов. Повезло парню, — тихо проговорил руководитель полетов и бросил на стол микрофон…
Прилепский застыл у локатора. И зачем нужно было сегодня выпускать Борисова в полет?! Видно, растерялся. Искал аэродром и потерял скорость. Попал во второй режим… Прямой вины за собой комполка не чувствовал, но что-то изнутри опустошало его, словно там, в груди, ничего и не осталось. И весь аэродром, притихший и присмиревший, казался ему пустым и обезлюдевшим; все в один миг куда-то отдалилось, будто и не было никогда здесь ни стоянок самолетов, ни бетонных плит, ни посадочной полосы, ни синих огней обозначения рулежных дорожек.
Тут-то и началось: комиссия за комиссией. Потрепали тогда нервы Прилепскому, объявив его главным виновником случившегося. Уже где только комполка не отчитывался… Не выдержал: сначала «зашкалило» давление, потом появилась аритмия…