— И пошлю на него моровую язву и кровопролитие на улицы его, — прочитал он, судорожно перевел дыхание, глотнул, прежде чем продолжить: — и падут среди него убитые мечем, пожирающим его отовсюду…
— И узнают, что я — Господь,[1] — заключил Иеронимус, когда юноша замолчал, словно у него перехватило горло.
Иеронимус опустился на колени, приблизил лицо к свежей земле, набросанной на могилу.
— Эй, — негромко позвал он, — вас закопали живыми, люди?
Тишина.
— Я помогу вам, но и вы должны себе помочь, — повторил Иеронимус. — Много ли в этой могиле живых?
Голоса словно исчезли. Потом юноша, бывший, видимо, среди них признанным за главного, отозвался:
— Ни одного. Все мы мертвы.
— Откуда же ты говоришь со мной?
— Из глубин, — был тихий ответ. — Где червь их не умирает, и огонь не угасает.
— Ты священник, сын мой?
— Я был капелланом, — сказал юноша.
— Кто остальные?
И голоса из могилы заговорили — заторопились, засуетились, перебивая друг друга:
— Мы были жители этого города.
— Да, мы из Айзенбаха, из Железного Ручья, господин.
— Граф Эйтельфриц отдал нас на разграбление своим головорезам, иначе ему было не расплатиться с солдатами, которые сражались за него в Брайсгау.
— «Все, что возьмете в Айзенбахе, — ваше», — так он им сказал.
— Но и мы положили пять храбрых человек из отряда, покуда добыли свои кровные денежки, — ворчливо произнес хриплый мужской голос, и тут же завизжали женщины:
— Убийцы! Ироды! Будьте прокляты!
— Суди нас теперь по нашим делам, — сказал тот же хриплый голос.
Иеронимус покачал головой.
— Пусть судит вас тот, кто выше меня, — сказал он.
— Всех нас, не разбирая, сунули в одну могилу, — жалобно проговорила какая-то женщина.
— Ни одной молитвы не прочитали над нами, — добавила другая.
— Все мы попадем в ад, — заключила третья. — А я каждое воскресенье ходила в церковь — и все без толку из-за проклятых ландскнехтов.
— Потому что их капеллан тоже был убит.
— Сунулся грабить, а я пальнул ему прямо в харю из пистолетов, — похвалился низкий мужской голос. — Я был булочником, но мог за себя постоять. Скажите, господин, теперь я проклят, как все эти убийцы?
— Раскаяние убивает грех, — ответил Иеронимус, — исповедь выносит его из дома, а епитимья погребает.
Булочник шумно вздохнул.
— Они выбросили своего капеллана в ров вместе с его библией, облатками и распятием.
— Капеллан наемников — такой же проклятый богом еретик, как они сами,
— осуждающе произнесла женщина, которая каждое воскресенье ходила в церковь.
Иеронимус уселся поудобнее на мягкой земле, склонил голову набок.
Солнце уже высоко стояло над горизонтом. День был серый, и облака обещали скорый дождь.